Тотти. Император Рима
Шрифт:
Джаннини, как и обещал, представил меня команде, я постарался выдержать их взгляды; по крайней мере, не опустил глаза долу. Я набираюсь опыта? С учетом страха, который меня парализовал так, что я не мог даже сказать «спокойной ночи», я бы не стал это утверждать. В какой-то миг, пока другие играли в бильярд, Джаннини сделал мне знак, показав на часы, и мне не казалось правильным бросить «всем пока». Я шел спать, взволнованный одним обстоятельством: считая и пересчитывая игроков, я понял, что вместе со мной нас оказалось шестнадцать. Таким образом, хоть мне это официально никто не объявил, выходит, что завтра я буду на скамейке запасных.
На следующее утро после легкого завтрака в девять и обеда в 11.15 мы собрались на установку, которая
– Давай, шевелись, это он тебе, – улыбнулся Роберто.
Мне?! Сердце метнулось куда-то к горлу. Я вскочил, начал стягивать треники, но поскольку спешил, то не снял бутсы, из-за чего позорно завозился – пришлось сесть на землю и с трудом стягивать треники, не снимая бутс; балаган, в общем.
– Давай-давай, – подгонял меня Фаббри.
Бошков уже вышел из терпения от моей неуклюжести.
– Что, Тотти, не хочешь дебютировать? – загремел он.
За миг до того, как он передумал, я был полностью готов. Вышел вместо Риццителли на 87-й минуте. Успел получить мяч и увести его к угловому флажку, чтобы потянуть драгоценные для команды секунды. Арбитр Боджи дал финальный свисток, и я смутно осознал, что мой дебют в Серии А состоялся. Впервые за эти выходные я почувствовал себя счастливым.
– Поздравляю, пацан, с тебя угощение в Тригории, не забудь, – кричали мне в раздевалке и ерошили волосы. Победа придала всем радостного настроения, и мой дебют вызывал только похвалы. Осознание сделанного важного шага вперед придало мне смелости – на обратном пути я съел две шоколадки и пакетик орешков. Я чувствовал, что я их заслужил. Дома меня ждал праздник, собралась половина всех родственников; о своем приходе предварительно уведомили немногие из них, но все прошло замечательно. На следующий день я принес в Тригорию всякую выпечку (попробовал бы не принести!).
– Франческо, теперь будешь дважды в неделю тренироваться с главной командой, помимо работы с молодежкой, – дал мне новые указания Фаббри. – Я тебе буду сообщать когда.
Из Тригории я уехал совершенно счастливым.
В следующее воскресенье меня вызвали на матч «Рома» – «Фиорентина», но на поле я так и не появился. Затем был выезд в Анкону – там мне дали три минуты, я вышел вместо Муцци при счете 1:1 (то есть когда исход встречи был еще не решен). После этой игры до конца чемпионата я оказался в заявке лишь однажды – в запасе, когда мы играли с «Торино», но важнее были тренировки с главной командой, поскольку там я научился большему, чем за целый сезон в составе юниоров. Я все еще чрезмерно почтителен, и та доля смущения, которая осталась во мне, вынуждает меня переодеваться в раздевалке молодежки в одиночестве – впрочем, еще и потому, что в раздевалке главной команды не было свободных шкафчиков, и мне не хотелось никого стеснять. Наконец – не смейтесь! – меня очень смущало принятие душа вместе с ними. Даже не так: я просто не мог этого делать.
Такое мое поведение, очевидно, импонировало не только «сенаторам», начиная с Джаннини и Темпестилли, которые постоянно
– Это тебе причитается за три матча в Кубке УЕФА.
8
Игроки, занимавшиеся «внутриклубной дипломатией» – обсуждением с руководством улучшения условий оплаты и т. п. Со временем при развитии института спортивных агентов необходимость в таких «дипломатах» во многом отпала.
– Но ведь меня даже в заявку не включали на них!
– А я тут при чем? «Синдикалисты» решили, что заслужил. Все претензии – к ним.
Претензии? Я расцеловал бы их, если бы мог. Протягивая мне этот кусок пирога, явно большой для меня, мне сообщали: «Ты – один из нас». В тот вечер я не поехал домой, потому что семья уже переехала в Троваянику: бродил по Тригории, постоянно нащупывая чек в глубине кармана, потому что боялся, что у меня его украдут. Приехав к своим, я взлетел по лестнице и под их любопытными взглядами вытащил из кармана кусочек бумаги, самый ценный в моей жизни.
– Смотрите!
Первая фаза: ступор, полминуты открытых ртов. Вторая фаза: неописуемая радость, пятиминутка песен и танцев. Третья фаза: ужас.
– Боже мой, сегодня пятница, до понедельника мы в банк не попадем, а здесь так много жуликов. Куда его спрятать понадежнее?
Семья не смыкала глаз днем и ночью, по сути, на протяжении всех выходных. В понедельник утром мы все забрались в машину и поехали в филиал, где работал папа. Положив чек в надежное место, мама позвонила Спаде, дала ему номер счета и сказала, что я слишком рассеянный, чтобы ходить с такой суммой в кармане, и в дальнейшем лучше переводить деньги безналом.
С сезона-1993/94 я стал игроком главной команды и подписал контракт на 160 миллионов. Недурная цифра для семнадцатилетнего, но необходимо уточнить: это не было ни благотворительностью, ни помощью человеку, чье детство было трудным. У нас не только отец никогда не бедствовал, но и вся семья постоянно ездила в отпуск, что мог позволить себе не каждый. Так что футбольные деньги, сразу большие и постоянные, это было хорошо, но моим главным «двигателем» оставалась страсть к игре, причем теперь – больше, чем когда-либо. Я без стеснений говорил о зарплате с родственниками и друзьями, так что маме не раз приходилось вмешиваться и напоминать мне, что о некоторых вещах хорошим тоном считается говорить поменьше, чтобы не показаться высокомерным или, что еще хуже, надменным. Конечно, она заботилась и о том, чтобы уберечь меня от кучи разных старых знакомых, которые, узнав о внезапной финансовой удаче, вспоминали, что давно не виделись…
Новый сезон начался с появления Карло Маццоне, и это стало одной из самых больших удач в моей жизни. Римлянин и «романиста», как и я, он тут же проникся всеобщими ожиданиями моего будущего, прикрыв меня щитом, чтобы позволить мне то, в чем я нуждался: закрепиться в составе, не привлекая внимания. Когда журналист поинтересовался у него, чего он ждет, почему не включает меня в состав, тренер сердито ответил:
– Чем чаще вы настаиваете на его выходе, тем реже я буду его выпускать.
Он требовал понизить градус внимания ко мне. Иногда я читал такие ответы и расстраивался: не моя вина в том, что люди давят на него, требуя выпускать меня. Я был бы счастлив сыграть хоть немного, и тем не менее в Серии А до февраля поля я не вижу. Однако Маццоне обходился со мной действительно как второй отец, и совершенно ясно, что для него я был не только работой, но и чем-то большим. Хоть он и ворчун, его расположение ко мне было очевидно.