Товар для Слона
Шрифт:
Глава 5
Юное дарование
Косые лучи утреннего солнца падали на фасад Академии живописи и ваяния, прорываясь сквозь редеющую желтую листву тополей. На другой стороне перекрестка, по диагонали от здания Академии, устроился с этюдником бородатый юноша в бейсбольной кепочке и черных джинсах, на которые живописно спускалась длинная, чуть не до колен, белая рубашка в широкую полоску, прикрытая сверху светло-серым свитером несколько меньшей длины, а поверх свитера имелась совсем уже коротенькая джинсовая куртка без рукавов.
Юноша набрасывал на загрунтованном
Старший сержант Косов уже достаточно долго работал на этом посту, и появление здесь художника его не удивило. Здание Академии, хоть и не древнее, но достаточно старое, выделялось среди серой угловатой застройки тридцатых годов и причудливостью архитектуры, и крутыми черепичными крышами, и разноцветными стеклами витражей над главным входом, а потому будущие художники частенько рисовали его. Не удивил Косова и внешний вид живописца — такие уж ребята, панкуют, они ж богема, у них это вроде форменной одежды, и борода тоже словно уставом предписана, а у девчонок распущенные длинные волосы, у кого прямые, у кого закрученные, как веревочки. Народ в общем безобидный, хоть и любят пошуметь.
Косов ещё раз взглянул через плечо бородатого на картон с наброском и подумал, что все-таки ни черта в этом деле не смыслит — на его взгляд, нарисована Академия была косо-криво. Он и сам когда-то тоже рисовал, даже цветными карандашами, но лет в тринадцать бросил — вырос…
В 8.48 ко второму подъезду жилого дома напротив Академии подкатил «фиат» — Косов узнал водителя Лукина и дежурного охранника Кочерыгу, впритирку за «фиатом» остановилось «рено», за рулем, как обычно — плечистый Степа Зыбун. Косов нажал кнопку переговорника, доложил, что все нормально. Через пару минут из подъезда вышел старичок с фокстерьером, тоже уже дряхлым, жилец с четвертого этажа, из прежних, потом Вовка Донец — замер на секунду, оглядел улицу, скользнул взглядом по Косову, тот кивнул. Вовка раскрыл пошире дверь подъезда, появился хмуроватый по-утреннему Коваль в обычном темно-сером костюме, Кочерыга распахнул перед ним заднюю правую дверцу «рено», Коваль сел, охранник без стука прикрыл дверцу, нырнул на свое место в «фиате», обе машины отчалили.
Косов отметил время — 8.51, доложил по связи.
Когда он снова приостановился возле художника, тот энергично раскрашивал свой картон красками — по мнению Косова, не имеющими никакого отношения к действительности. Старший сержант пожал плечами и двинулся дальше по маршруту.
В 9.02 к дверям Академии приблизилась стройная пожилая дама с молодежной не по годам стрижкой под мальчика — секретарша ректора. Косов переждал десять минут, доложился по связи лейтенанту и пошел в Академию.
Дама с мальчиковой стрижкой вопросительно подняла на него глаза, потом узнала. Косов пригласил её к окну.
— Ваш студент?
Дама чуть прищурилась.
— Наш. Сослан Дигоев из Владикавказа. Необычайно одаренный. Совершенно исключительное видение цвета.
— Точно, — буркнул Косов, поблагодарил и ушел. Уже с улицы отрапортовал по рации, прошел на полквартала дальше, сел за столик крохотного заведения под
— На смене?
— Ну, — подтвердил Косов.
— Начальник, и когда ты на мне женишься?
— Сейчас не могу, сама сказала — на смене.
Такой у них был обычный шутливый разговор. На самом деле блондинка была замужем за хозяином «Люля-кебаба», да и Косов имел законную супругу и двоих детей.
— Анекдот хочешь? Новому русскому говорят в роддоме «У вас дочка. Три семьсот». А он: «Нет проблем!» и лезет за кошельком.
Косов вежливо посмеялся. За соседний столик сели две девицы, блондинка отошла к ним. Сержант доел, покурил, поглядывая на двери подъезда. Отметил, что старичок с фоксом вернулся, как обычно, через сорок минут. Близилось к десяти. Косов оставил на столике деньги и ушел.
Художник успел уже раскрасить свою картонку, поставил её сбоку на асфальт, оперев на стойку этюдника, сам взялся за другую. Косов присел, уставился на готовый этюд.
— Осторожно, не выпачкайтесь, — предупредил художник.
Сержант ещё раз подивился буйной игре ярких цветных пятен, подумал, что парень все-таки перестарался с красками, после подумал, что такую штуку можно было бы повесить дома, в северной комнате, там света мало, мрачновато, а это вроде как пожар. Обратил внимание, что на картинке в углу написано «СД», а чуть ниже «24.10.96 8.50-9.50».
Встал. Художник снова набрасывал углем тот же рисунок. «На продажу клепает», — подумал Косов.
— Слышь, парень, и сколько дают за такую картинку?
— За такую? Пятерку, конечно!
— Пятерку зеленых или наших?
Бородатый повернул к Косову удивленные глаза:
— Оценку поставят пятерку, хорошо получилось!
Теперь уже сержант удивился:
— А зачем вторую такую же рисуешь?
— Солнце поднялось, изменилось освещение. Цвет другой теперь. Хочу написать серию этюдов при разном свете. Может, не один месяц буду работать.
— Одно и то же несколько месяцев рисовать? Это же сдуреть можно!
— Клод Моне писал Руанский собор при разном освещении больше двух лет!
— Так то ж собор! А чего ты не рисуешь собор? У нас в Чураеве их хватает.
Художник презрительно оттопырил губу.
— Руанский собор — поздняя готика, там такое многообразие форм, есть где свету играть. А тут… Успенский — чистый классицизм, это скульптура, а не живопись. А Вознесенский — обычная византийская мешанина, светлые и темные горизонтальные полосы все задавливают, там игры света не увидишь.
— Понятно, — отозвался Косов деловым тоном. — Так что, небудешь продавать картинку?
— Пока не буду. Приходите через недельку, поговорим.
— А куда приходить?
— Сюда, конечно!
Косов угукнул и отошел в сторону — на следующий пост, предусмотренный маршрутом.
В 11.10 из ворот дома выполз «Москвич-2140» светло-серого цвета. За рулем сидела Жанна Степановна, супруга мэра. Косов поприветствовал её, проводил машину глазами, связался с лейтенантом, дал подтверждение.
Жанна Степановна вернулась к часу, мэр приехал на обед в 14.15. Такой он был человек, предпочитал дома обедать. В 15.20 снова уехал на работу.