Товарищ Анна
Шрифт:
— Здесь ваша база?
— Да, здесь наша база, — подтвердил Андрей и неопределённо развёл руками; в руках он всё ещё держал два косозубчатых кольца.
— Что это у вас? — продолжала Валентина тем же тоном.
— Это? Башмаки. Башмаки для буров, — пояснил Андрей. — Они навёртывались на трубу и при вращении разбуривают породу. Вы видели когда-нибудь работу буровой разведки?
— Нет, я не видела, — сказала Валентина звенящим голосом. — Я не видела работу разведки... Я очень промокла. Где бы мне тут переодеться и согреться немножко?
—
«Какой же я идиот! — терзался Андрей, глядя на стоптанные, порыжевшие от сырости сапожки Валентины, на жалко обвисшие поля ее фетровой шляпы. — Какой я невыразимый идиот!»
В просторной избе он сдернул с постели на нарах одеяло, торопливо завесил им угол для Валентины; один край не доставал до торчавшего в стене гвоздя, и Андрей притянул его, накинув на суконное ухо петлю из чьего-то галстука. Он послал одного рабочего топить баню, другого в склад за продуктами, а сам, стараясь не смотреть на отгороженный им угол, принялся усердно шуровать в печке.
— Погода совсем разладилась, — сказал он Валентине, когда она вышла, переодетая в сухое, в его рубашке с подсученными рукавами. — Я очень сожалею, что вы попали к нам в дрянную погоду.
— Вот как! — перебила Валентина, понимая, что он просто не рад её приезду. — Разве я выгляжу такой несчастненькой? Хотя... (она ожесточённо пощипала подвёрнутый рукав рубашки), хотя, конечно, после всех этих приключений нельзя выглядеть иначе.
Больше они не разговаривали.
19
Идя в баню по грязной тропочке в чьем-то большом дождевике, пиная коленками шумящие его полы, Валентина с досадой перебирала подробности встречи, такой чудесной и такой нелепой.
«Что же это? Ведь я же больше месяца не видела его! И вот встретились, а радости нет. Значит, и любви нет?» — и Валентина сердито рванула к себе дверь низенькой баньки топившейся по-чёрному.
Там было темновато, знойно, сухо, дымок ещё ел глаза.
«Не угореть бы!» — подумала Валентина, раздеваясь на лавочке у двери.
Снизу, из-под полка, пахло прелым берёзовым листом, возле каменки на деревянном корытце ожидал положенный заботливой рукой новый веник.
— Ну, что же, попробуем, — сказала Валентина и облила веник ковшом горячей воды.
Сморщенные, уже засохшие листья сразу окрепли.
«Вот угорю здесь, — подумала Валентина, почти желая этого, но бессознательно наслаждаясь теплом, охватившим всё её назябшее тело. — Они не скоро пришли бы за мной... Он, наверное, не побеспокоится!»
«Вы видели работу разведки?» — гневно передразнила она, вздрагивая от озноба, покрывшего её кожу пупырышками, плеснула из ковша на раскалённые камни, окатилась водой сама и полезла на полок, захватив веник.
Она неумело хлестала себя мягкими, жарко шелестевшими листьями, и волны горячего пара колыхались над нею, Дышать было трудно, но тело её, светлевшее, как перламутр,
— Это же самый настоящий массаж! — сказала она, бросая веник и спускаясь вниз, где стояло корыто.
— Хорошо-о! — сказала ещё она по поводу своего первого «пара», сильно намыливая волосы, закрутившиеся в крупные кольца.
— Хорошо-о! — повторила она просто так, радуясь тёплому купанью.
Свою мочалку-губку она оставила в тайге, разделив в подарок ребятишкам, и теперь мылась рогожной. Она приготовила её перед баней сама, и так приятно было мыться этой жестковатой вехотью, роняющей клочья мыльной пены! В крохотное оконце виднелся кусок реки, — текущая вода, покрытая дождевой рябью, — да еще у самого стекла покачивалась узкая травка. Всего травин пять...
Угореть уже совсем не хотелось. Когда она вернётся из бани, там приготовят чай. Обязательно с консервированным молоком. Она так давно не пила чаю с молоком.
Потом ей пришла мысль, что, пока она моется, Андрей соберётся и уедет к своим разведчикам, не простившись с нею. У него это получится очень просто. Валентина заторопилась одеваться и снова нервничала, то роняя вещи на залитый пол, то хватаясь руками за покрытую копотью стену.
Когда она вошла в барак, Андрей сидел у стола, весело разговаривал с каким-то новым русским. Они ели разогретые на сковородке консервы.
«Он совершенно не думает обо мне, — снова затосковала Валентина. — Мне бы кусок не пошёл в горло, если бы я вот так сидела и ожидала его. А он ест и очень весел. — Его весёлый вид раздражал её не меньше, чем недавняя серьёзность. — Да, этот не побежит на свидание не пообедав!»
— Вот гостеприимный хозяин! — укорила она с натянутой шутливостью. — Что же это вы обедаете без меня?
— Для вас особый обед готовится, — сказал Андрей. — Если бы вы приехали до ненастья, когда была богатая охота... А сегодня только вот... — и он кивнул на печь, где дожаривался крепко подрумяненный рябчик. — Конечно, вас дичью не удивишь после вашего путешествия по тайге. Но там вы ели её поджаренную прямо на огне, а у нас по-настоящему, на сковородке. И еще макароны, и даже варенье есть к чаю. — Разговаривая, Андрей обошёл вокруг печки и остановился около Валентины. — Через три дня на речной базе будет пароход, — добавил он несколько неожиданно.
— Будет пароход, — повторила Валентина, тревожно глядя на него. — Значит, мне надо уезжать! — проговорила она.
«Неужели я ни минуточки не побуду с тобой наедине?» — спросила она его глазами.
Чисто вымытые кисти опущенных её рук нервно шевельнулись. Андрей был так хорош в белой рубашке, с небрежно спутанными тёмными волосами, что ей хотелось притронуться к нему.
— Мы вместе поедем, — сказал он и смутился. — Мне тоже пора домой, — добавил он, точно оправдываясь! — Мы выедем на оленях рано утром. Здесь ещё больше двух дней езды. Но вам ведь не привыкать теперь.