Товарищ Чикатило
Шрифт:
Эту историю мы знаем со слов Ирины Николаевны Стадниченко, женщины не совсем обычной профессии, о существовании которой – естественно, профессии – знают, бьемся об заклад, весьма и весьма немногие. Она юрист венерологического диспансера. Того самого, куда так и не дошел излеченный аптекаршей филолог.
Заседания суда Ирина Николаевна из профессионального интереса посещала регулярно. Как-то мы разговорились в перерыве, получили приглашение зайти на работу, лучше вечером, во время дежурства, чтобы поменьше отвлекали, – и заявились в диспансер в тот же день, предвкушая любопытную беседу.
Это был в высшей степени запоминающийся вечер.
В
К концу вечера мы стали сострадать сексуальным меньшинствам. Правда, другие заботы вскоре оттеснили это чувство на второй план.
Ночное дежурство в диспансере оказалось не более чем приработком. На мизерную зарплату юриста в таком своеобразном учреждении прожить крайне трудно, и Ирина Николаевна взяла еще половину ставки ночного сторожа. Строго говоря, мы имели вечернюю беседу со сторожем и были приняты в крохотной комнатенке, где Стадниченко – сторож дежурит и ночует. Время от времени беседа прерывалась: кто-то из врачей загонял машину в гараж (сторож должен отпереть ворота), на площадке второго этажа устроился на ночлег пожилой бомж, не подозревая, в какое заведение он попал по воле случая (и бомжа ради его же блага надлежало вытурить), по крыше дворовой постройки бегал красавец Эрик, любимый пес Ирины Николаевны, афганская борзая чистых кровей, изредка взлаивал и никак не хотел слезать к своей хозяйке.
Всякий раз, из галантности и любопытства, мы выходили вместе в ночную темень означенного медицинского учреждения; свет в холлах и на лестничных переходах отчего-то не желал включаться. «Держитесь за перила, – приговаривала наша хозяйка, – не бойтесь, не заразитесь. Все тут продезинфицировано…» Однако, наслышанные про местные нравы и обычаи, памятуя о том, что здесь не только амбулатория, но и стационар, мы невольно, как от розетки под током, отдергивали руки от любых предметов, включая перила.
Хотя, конечно, знали точно, что сифилис через перила не передастся.
Перила, кстати, там дубовые, а над парадной дверью – витражи цветного хрусталя с алмазной гранью.
Знаете ли вы, что было раньше в здании ростовской венерической лечебницы?
Не тратьте время попусту на разрешение загадки. Отгадка без подсказки невозможна. До революции 1917 года там была ростовская хоральная синагога.
У ростовских евреев, должно быть, в те годы водились деньги.
Ирина Николаевна утверждает, что венерологический диспансер в синагоге – это не чисто ростовское явление, а какое-то заклятье либо тайный умысел коммунистических антисемитов. Ибо в Омске, Томске и Новосибирске, а может быть, и еще где-то, такого же рода диспансеры расположены именно в бывших иудейских храмах. Почему-то православные церкви отдавали преимущественно под склады и мастерские, лютеранские кирхи и молитвенные дома протестантов – под клубы и студии, а вот синагоги…
Бог им судья.
Ирина Николаевна Стадниченко, юрисконсульт и ночной сторож на полставки венерологического диспансера, – бывший офицер милиции, старший следователь. «Я мент», – говорит она о себе и показывает фотографию красивой женщины в милицейской форме. Еще она мастер спорта по выездке и конкуру (фотография красивой женщины в седле) и мать двух почти взрослых дочерей (фотография красивой женщины с двумя красивыми детьми).
Отчего она ушла (или ее ушли) из милиции – это для другой книги. Для этой важнее всего, что с некоторых пор Ирина Николаевна стала защитницей гомосексуалистов. Кое-кто
Хотя она им, скорее, сестра.
Это не вопрос склонностей или предпочтений, тем более не намек на извращенность. Если и есть пристрастие, то – к справедливости. Наглядевшись в милиции на предвзятость и нетерпимость, она готова защищать любых гонимых.
Среди бесправных классов нашего многослойного общества голубые занимают место в самом низу. Во всяком случае, ниже проституток и бродяг.
Когда в Ростове проводили социологический опрос, выясняя отношение широкой публики к гомосексуализму и гомосексуалистам, – что, ответьте, делать с ними, – то примерно тридцать процентов опрошенных ответили: судить. Столько же: сажать. Столько же: стрелять. И только каждый десятый сказал: а зачем с ними что-то делать? Пусть себе живут, как им хочется.
Это – со слов Ирины Николаевны. Не исключено, что она, глядя на проблему со своей колокольни, что-то преувеличивает; возможно, ростовчане не столь свирепы и гораздо более терпимы к голубым. Но то, что гомосексуалисты, особенно в провинции, живут в атмосфере презрения, подозрительности, даже ненависти, – в этом можно не сомневаться.
Вспомним мнение следователя Яндиева о корнях преступности: экологические потрясения и нищета. Добавим с уверенностью: нетерпимость, дефицит сочувствия.
В восемьдесят четвертом году за голубых взялись крепко. Их выявляли всеми правдами и неправдами, у всех поголовно брали кровь на анализ – та группа или не та – и таскали, изо дня в день таскали на допросы. В интересах следствия, чтобы не проморгать возможного преступника…
«Чушь собачья! – обрывает наши предположения Ирина Николаевна. – Все делалось для показухи. Чтобы начальство видело – они ищут, а не сидят сложа руки. Нашли где искать серийного убийцу! И среди голубых есть выродки, но, в общем-то, они народ, не склонный к насилию. Они любят жизнь, благоговейно относятся к плоти. Нет, они не способны на зверства. И знаете, кто их допрашивал? Первый педераст милиции. О нет, он о своих особенностях широкую публику не оповещал, но у меня-то глаз наметанный…»
Звание и фамилию милицейского чина Ирина Николаевна из деликатности умалчивает. Она называет другие имена – своих подопечных и подзащитных, которые не пережили те месяцы или чудом уцелели. Покончили с собой Анатолий Отрезнов и Виктор Черняев. Не выдержали допросов и умерли старый актер, пенсионер Руслан Владимирович Грибов-Чарский и совсем молодой парень Женя Валуев. По нескольку месяцев провели в следственной тюрьме без всякой вины Толя Иванов и Сергей Зеленский (Зеленского потом отправили в зону), а Жора Дивизоров сказал следователям: вам самим надо бы показаться психиатрам.
За это били. И давали сроки за распространение порнографии, за мужеложство.
Но, конечно, месяцы – это вам не годы, которые провели за решеткой столь же безвинные дураки.
Ирина Николаевна не молчала. Она врывалась в милицейские кабинеты, вплоть до одного из самых высоких в Ростове – кабинета Владимира Колесникова. Несколько лет спустя Колесников шагнул еще выше и возглавил российский угрозыск. Следователь по особо важным делам Исса Костоев, человек резкий и бескомпромиссный, разгребавший после милиции завалы в «Лесополосе», позже скажет о генерале Колесникове: «Порядочнейший человек, классный профессионал, сильная личность». Но Ирина Николаевна Стадниченко срывала злость на высоком милицейском чине, защищая своих голубых «детей».