Товарищ "Чума" 4

lanpirot

Сделав еще несколько глубоких вдохов, я дрожащей рукой залез в нагрудный карман гимнастерки, в который заблаговременно положил маленькое зеркальце. Вытаскивая круглую стекляшку, я случайно задел рукой крупный возбужденный сосок, натянувший грубую ткань, и вновь непроизвольно сжал бедра…

Черт! На Акулину длительное воздержание тоже действовало… И еще как действовало! По телу пробежала горячая волна, которая разорвалась в промежности маленькой термической бомбочкой. Не знаю, как трактовать этот выверт моего «двойного» сознания, но та, скопированная печатью женская часть, считала

моё прикосновение за мужскую ласку и реагировала свойственным ей образом. Тля! Надо спешить! Иначе я рискую вообще ничего не рассмотреть…

Я подвинулся поближе к щели в стене сарая, подставляя лицо под лучики солнечного света. Из зазеркалья на меня взглянула шикарная девушка: черные распущенные волосы рассыпались по её плечам, припухлые и чуть приоткрытые губы, которые игриво покусывали белоснежные зубки, слега раскрасневшиеся щечки…

Хватит! Я рывком отодвинул зеркальце подальше от своих глаз. С внешностью всё было в порядке — точная копия и настоящая красавица! И это не могло не радовать! Теперь убедиться, что и с телом нет никаких проблем, и срочно назад. Назад! Иначе, именно это превращение меня окончательно доконает. Перекидывание в женщину долбит как тараном по мужской психике!

Я расстегнул пуговицы на вороте гимнастерки и одним резким движением сдернул её через голову, ощутив, как качнулось что-то упругое, чего у меня никогда раньше на этом месте не было. Бросив гимнастерку на сухую солому, я схватился руками за эти небольшие крепкие полушария, почувствовав под ладонями затвердевшие соски

Дьявол! Я резко одернул ладони от груди, словно обжегшись. Чего это я творю? Это же сейчас моя грудь! Но было поздно — женское тело, упав на солому, уже изогнулось в сладостной истоме, вновь «распознав» в прикосновении явное мужское участие. Оно хотело продолжения, и мне едва-едва удалось пройти по самому краю, с большим трудом, но всё-таки удержав себя в руках.

Я вновь уселся, продолжая тяжело и страстно дышать. Разгоряченное женское тело никак не хотело успокаиваться. Это же вообще полный треш и угар! Больше ни за какие коврижки не буду применять печать «доппеля» на женщинах! Я бы и сейчас этого не делал, но на ближайшие несколько верст не было ни одной живой души. А генеральная репетиция перевоплощения была необходима.

Остался последний шаг — проверить и нижнюю часть тела. Нужно довести работу до логического конца, а вдруг у меня вместо ног козлиные копыта и хвост имеется? Я ведь ведьмак, и пользуюсь сугубо тёмными демоническими силами. Ведь недаром же инквизиторы искали хвост у ведьм? А если мне в новом обличии придётся идти в какую-нибудь баню? А там такая хрень обнаружится, которой у оригинала сроду не было?

Нет — до конца, значит, до конца! И я вытащил ноги из сапог, ставшими вдруг огромными, решительно выскользнул из висевших пузырем галифе, даже не расстегивая ширинки. Матерь божия, какая же мне чудесная открылась картина! Только вот непривычный ракурс, да отсутствие сами, знаете, чего… Руки так и потянулись потрогать — может это оптический обман зрения…

— Акулина! — неожиданно раздался за спиной жутко удивленный голос Глафиры Митрофановны. — Ты чего это голышом по сеновалу скачешь?

[1]

Масса веществ, вступивших в химическую реакцию, равна массе образовавшихся веществ. При химических реакциях атомы не исчезают и не появляются. Продукты реакции образуются из атомов, содержащихся в исходных веществах.

[2] Квазимодо — главный герой романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Горбатый звонарь собора, в силу яркости созданного автором образа в современном обществе является нарицательным именем физического уродства.

Глава 18

1942 г.

Третий рейх

Берлин

Очередное появление трёх нацистов у своей кровати, к которой его пристегнули мягкими кожаными ремнями, Трефилов банально проморгал. Слегка кружилась голова, и болели отбитые рёбра — после неудачного побега с неожиданно очнувшимся Иваном Чумаковым, охрана основательно отметелила беглецов. Хотя после этого и получила жёсткий нагоняй от доктора Хорста, пришедшего от подобного произвола в неописуемую ярость.

И, несмотря на стоявший в голове шум от побоев, Бажен Вячеславович понял, что всё ещё представляет для немцев очень и очень большой интерес. Как, впрочем, и Ваня — его бывший студент и помощник. О чём, кстати, нацисты и не догадывались, продолжая отчего-то называя Чумакова гауптманном Кюхмайстером.

А вот чем Чумаков умудрился так заинтересовать фрицев, профессор Трефилов поначалу так и не понял, пока они не решили самовольно покинуть предоставленные им «апартаменты». И, вообще, с этим импровизированным побегом всё получилось настолько глупо и спонтанно, что профессору стало стыдно. Ведь это он виноват. Он и только он!

За время, проведенное в «клинике» доктора Хорста, Бажен Вячеславович успел уже отчаяться и практически пасть духом. Проходили дни и недели, но Ваня Чумаков так и не приходил в себя. К тому же Трефилов не исключал и того момента, что его бессловесный сосед может оказаться не его бывшим студентом, а именно тем самым гауптманном Кюхмайстером. Ну, ведь случаются в жизни подобные случаи, когда незнакомые между собой люди, не являющиеся даже дальними родственниками похожи как близнецы-братья. И профессор Трефилов, если честно сказать, боялся, что это будет именно так.

Зато посещения и беседы Хорста стали куда более часты и навязчивы, словно проклятый немец догадывался, что Бажен Вячеславович водит его за нос и тянет время. К тому же профессор и не знал, что с помощью дара Вилигута этот факт уже давно стал известен чертову немцу, поломавшему профессору жизнь. Однако, Хорст всё еще продолжал придерживаться прежней линии поведения и пока абсолютно не давил на Трефилова. Но когда-то это должно было закончиться.

Чудо случилось тогда, когда Бажен Вячеславович уже и не надеялся его дождаться. Ваня неожиданно открыл глаза и настороженно огляделся по сторонам. Когда его взгляд неожиданно скрестился со взглядом профессора, молодой человек вздрогнул, а его зрачки расширились, словно он увидел привидение. А ведь для Чумакова так оно и было — он уже шесть лет как считал своего наставника покойником.