Товарищ "Чума" 6
Шрифт:
Никакой проводимости меридианов не хватит, чтобы одномоментно пропустить через них такую мощность. Сгорят нахрен и бесповоротно все духовные канала. А вот в бестелесном состоянии, в какое перешел мой одноглазый злыдень, это вполне возможно провернуть. Ведь он, по сути, сам и превратился в такой вот канал, сам стал квинтэссенцией накопленной энергии.
Давление вражеского колдуна резко исчезло. Надолго ли, не — не знаю? Но этим мгновением передышки я воспользовался в полной мере, подстегнув свой изломанный организм целой связкой лечебных конструктов.
— Братишка, за мной! — Я бросил клич в ментальное пространство,
А вот куда я попал — большой вопрос! Но, несмотря на это, я тут же деактивировал пространственный переход, чтобы эта фашистская гнида нас через него не достала. Портал ярко полыхнул и мгновенно схлопнулся, громко «чпокнув» напоследок. В глазах заплясали «зайчики», как будто я на сварку долго смотрел — яркое пятно даже отпечаталось на сетчатке глаз. Надо учесть это на будущее — не пялиться с глупым видом на закрывающийся портал, чтобы глаза поберечь. Хотя, вторую такую печать попробуй найди…
Зрение восстановилось быстро, если не сказать — мгновенно. А зря что ли меня латает сразу несколько целительских печатей? Правда, я запустил их больше от бессилия, лежа распластанным, как навозный жук под каблуком садовода, и нервно слушая, как весело потрескивают мои ломающиеся косточки, не выдерживающие бешеного магического пресса.
— Интересное кино! — воскликнул я по-русски, когда картинка перед моими глазами наконец-то прояснилась. — И куда же это нас занесло?
Хотя, можно было и не спрашивать — я не слепой, и прекрасно понял, что оказался не где-нибудь, а в СССР. Почему же я так уверен? Да потому, что нашу весьма разношерстную группу, держали «на мушке» с десяток ребяток с пушками в руках, как один облаченных в зеленую форму с малиновыми нашивками, темно-синими шароварами с малиновым кантом, и фуражками, с тульей василькового цвета и краповым околышем.
С первой попытки, конечно, я не сумел разобрать, к какому ведомству они относились НКВД или НКГБ. Но ребятки — точно наши. Вон, у того крайнего, с яростным видом трущего глаза и пытающегося проморгаться, морда явно рязанского разлива. Да и воздух — нет его слаще! Не-е, точно мы до дома добрались! Ну, здравствуй, родная земля! Соскучился я по тебе в неметчине!
Пока весь народ, как мои спутники, так и окружающие нас чекисты, пытались скорее вернуть зрение, я быстро огляделся, пытаясь определить поточнее, куда же нас всё-таки занесло. Союз, он всё-таки большой. И это не только Россия, которую аршином общим не измерить…
Самое смешное, что я узнал это место буквально с первого взгляда, и мог с абсолютной точностью заявить, что находилось оно в ближайшем Подмосковье. Об этом примечательном двухэтажном здании с портиком и колоннами, окруженном лесом, я много раз слышал от своего старика. А много позже, когда уже появился Интернет, рассматривал его фотографии как раз сделанные на рубеже тридцатых-сороковых голов.
Не буду вас мучить понапрасну, поскольку оказался не где-нибудь, а во дворе ШОН — Школы особого назначения НКВД, где и проходил в своё время обучение мой старикан. Это учебное заведение и в моём родном времени оставалось самым засекреченным в России. Его ученики так же носят «школьные» фамилии и пользуются вымышленными биографиями. В будущем она будет называться Академия внешней разведки, а учебные программы
А ведь история школы началась не так уж и давно (по моему нынешнему времени): летом 1937 года товарищ Сталин на совещании с руководителями органов советской внешней разведки задал прямой вопрос: как, товарищи, у нас ведется подготовка новых кадров? И, видимо, полученный ответ не устроил советского вождя, и он поручил пересмотреть сложившуюся практику.
Результатом стала докладная записка, поданная в ЦК ВКП(б) уже через несколько дней. В ней руководители ГУГБ — Главного управления госбезопасности НКВД СССР, отвечавшего за внешнюю разведку, предлагали создать новое учебное заведение — Школу особого назначения, которая и занималась бы подготовкой разведчиков-нелегалов.
Число курсантов школы определили в 30-ть человек, срок обучения — всего один год, а годовой бюджет — в полтора миллиона рублей. Из него оплачивалось содержание не только самих слушателей, которые должны были жить на полном пансионе, но и преподавательского состава, в том числе приглашенных со стороны.
Ознакомившись с докладной запиской руководства ГУГБ НКВД, Сталин, всегда придававший разведке особое значение, наложил короткую резолюцию: «Курс разведчиков надо организовывать обязательно вне Москвы». С этого момента и можно было начинать отсчет истории будущей Академии внешней разведки, если бы не одно «но».
Даже резолюция Сталина не могла немедленно превратить строчки документов в реальные помещения, реальных людей и реальные программы. Прошло еще больше года, прежде чем в октябре 1938 года нарком внутренних дел Николай Ежов подписал приказ о создании Школы особого назначения. Начальником школы назначили Владимира Шармазанашвили, который сам только-только отучился на Курсах особого назначения Центральной школы НКВД. По воспоминаниям деда, разведчиком он оказался не самым сильным, зато проявил незаурядные организаторские способности, что и стало причиной его назначения на пост первого начальника ШОН.
Выполняя строгое распоряжение главы государства, под размещение ШОН отвели несколько объектов в ближайшем Подмосковье. Но основным местом расположения школы будущих разведчиков стала база на 25-м километре Горьковского шоссе, в городе Балашихе — именно там, где я сейчас и находился.
Именно в этом двухэтажном здании и разместили общежитие для слушателей, оно же являлось и учебным корпусом, а также столовой. Стрелковую, взрывотехническую и прочую специальную подготовку слушатели ШОН проходили на других объектах: на 21-ом километре Горьковского шоссе в той же Балашихе, а также в Пушкине и в районе Барвихи.
Как рассказывал мне на пасеке дедуля, школа размещалась в добротном, небольшом деревянном двухэтажном доме, стоящем в лесу — и сейчас я наблюдал его воочию. Территория учебной базы была огорожена высоким забором. На верхнем этаже здания располагались пять спальных комнат, душевая, зал для отдыха и игр, а на нижнем — два учебных класса и столовка.
Спальные комнаты были большие, в них находились два стола для занятий, две роскошные кровати с хорошими теплыми одеялами и два шкафа для одежды. Перед кроватями лежали коврики. Комнаты содержались в идеальной чистоте. По сравнению с обстановкой, в которой жили некоторые курсанты до попадания сюда (зимой спал на сундуке за печкой, а летом — в сарае на дровах) — условия жизни им казались каким-то раем на земле, особенно с трехразовым вкусным и сытным питанием.