Товарищ генерал
Шрифт:
— Нешто это война? — громыхая заслонкой, возмущалась свекровь. — Сроду такой не видали. Так нешто воюют? Всех нас, видно, решили на воздух пустить…
— Мама, да замолчите вы там, людям мешаете… — послышался из-за перегородки молодой женский голос. — Настенька! — продолжал тот же голос. — Я в город уеду… скоро вернусь… ты не горюй, бабу слушайся…
— Не уезжай! — просил детский голос.
— А я там в раймаг зайду, когда из больницы выпишусь, и тебе платье куплю… Ты не горюй…
— Ты там заблудишься! — с тревогой сказала девочка.
Шпаго выложил на стол из полевой
— Это письма к убитым немцам! — сказал он. — Давайте посмотрим. Вы переводите, а я буду отмечать нужное…
Володя начал переводить. Шпаго слушал. Володя, переводя, не мог отделаться от мысли, что те, кому адресованы эти письма, убиты.
"Дорогой Карл! Наконец я получила с большой радостью письмо от тебя. Как это отрадно, что ты себя хорошо чувствуешь. Надеюсь, мой Карл, что теперь ты тоже себя хорошо чувствуешь и что в дальнейшем это будет так же. С тобою ничего не должно случиться, мой дорогой Карл! Когда ты вернешься, будет уже зима, и мы уютно устроимся. Я надеюсь, что ты получишь отпуск, как только мы покончим с Россией. Дорогой Карл, ты спрашиваешь, буду ли я тебя так долго ждать? Но до зимы — это ведь не так долго. Будь здоров, Карл! Приветствую и целую тебя, твоя Лиэхен".
"Мой дорогой, хороший Фредди!
Я получила сегодня письмо от тебя. Тебя снова послали. Было бы уж это концом. Ты в само~м деле думаешь, что это только до осени? Но ты всегда такой оптимист. Ты пишешь, что имеешь для меня темно-красную материю. Я полна нетерпения.
Но, Фредди, если бы ты наконец был здесь! Мы могли бы тогда установить день свадьбы. Я уже все имею. С Францем я подожду, пока" ты приедешь. Тогда я это быстро сделаю. Я только озабочена ботинками. Карточку я уже получила, но только на туфли на деревянных подметках. Здесь нет ничего белого на высоких каблуках.
Фредди, ты не должен себе ломать голову о том, что ты некрасив. Это все еще не самое плохое. Для мужчин внешний вид не так важен. Главное — это, чтобы я наконец стала твоей маленькой женой.
Если бы это время уже настало! Приветствую тебя сердечно и целую тебя тысячу раз,
твоя Эмма".
"Дорогой Клаус!
Только что получила твое письмо. Меня очень радует, что ты жив и здоров.
Вчера была в кино, там было много солдат, которые смеялись со своими девушками, а я шла одиноко в пустой дом. Нельзя выдержать! Наш скот в порядке, и обе лошади тоже. Я снова порезала себе палец и не могу доить коров. Сегодня была у отца. Понесла ему цыплят и получила в обмен гусей. Думаю, что обмен неплох. Ну, мой дорогой, — я кончаю. Желаю тебе всего хорошего, в особенности здоровья. Все другое мы должны предоставить тому, который тебя скоро вернет домой. С тысячей поцелуев,
твоя Альме".
После того как письма были прочитаны, Шпаго попросил несколько строк отчеркнуть и перевести. То, что он просил перевести, касалось сроков войны, как их представляли себе немцы в тылу.
Но Володя не мог не воспринимать письма в целом. По мере того как он читал и переводил, ему открылся односложный мир чувств, резко отличающийся от душевного
— Господи! — вздохнула старуха. — До чего душа низведена!
Она и ее Карлик, и больше ничего!
Фашизм представился Володе с новой стороны — таким, каким он был у себя в Германии. Какое-то еще не совсем осознанное ощущение, что то, что сделали фашисты с немецким народом, так же ужасно, как и то, что они делали ъ чужих странах, охватило Володю.
"Да, это не менее ужасно, — сказал он себе, — потому что… — он остановился, подыскивая слова, — потому что… у немцев отняли душу!.. Страдания сотен тысяч людей их не тревожат… Одно только у них на уме: он и она!"
— Ну, давай, корреспондент, заканчивай! Поедешь с нами! — заторопил Шпаго. — Да, вот еще, — сказал он, передавая Володе смятый блокнот. — Это записная книжка Карташова. Надо написать о нем в газету!
Володя, быстро проглядев блокнот, бережно положил его в планшет.
Возле хаты уже стояли машина командующего и вездеход Климова. В вездеходе сидел обер-лейтенант, опасливо оглядываясь по сторонам.
— Садись с ним, а я с шофером! — сказал Шпаго.
Когда вездеход тронулся, Шпаго некоторое время молчал, потом, не оборачиваясь, сказал Володе:
— Спроси у него, как ему понравилась Украина. А то как-то неприлично ехать и молчать!
Обер-лейтенант сказал, что Украина ему очень понравилась.
Он уже оолюбовал себе одно чудное местечко на берегу Буга.
Обер-лейтенант глубоко вздохнул:
— И… такое несчастье!..
— Ну-ну, пусть не расстраивается! — утешил Шпаго. — Спроси, какое село. Как называется.
Обер-лейтенант назвал село.
— Мое родное село! — вспыхнул Шпаго. — Хорошо, что я не сижу рядом с ним.
— Капитан чем-то недоволен? — с тревогой в голосе спросил обер-лейтенант,
— Да! Немножко! — объяснил Володя. — Он удивлен, что вы без его приглашения решили расположиться в его селе, как у себя дома!
Обер-лейтенант опасливо поглядел на спину капитана и заговорил в тоне философской покорности:
— Да, конечно… Но теперь вы видите, что я наказан… Я получил плохую отметку за незнание обычаев этих мест…
— А вдруг победит Гитлер? — шутливо сказал Шпаго. — Тогда не только дом, но и все наше село будет принадлежать обер-лейтенанту. Это надо учесть. Спроси, даст ли он мне работу, если приду к нему наниматься?
— Капитан говорит, что судьба этой войны еще не известна.
И если хозяином в селе окажетесь вы… то вы оцените его сегодняшнюю деликатность? Не правда ли? — перевел Володя.
— О да! — оживился обер-лейтенант. — Капитан судит здраво.
Умный человек во всех случаях должен извлекать пользу для себя и для своей семьи. У капитана есть дети?
— Двое!
— Это хорошо! — Обер-лейтенант задумался и, тяжело вздохнув, сказал:-Да, господа, культивировать этот край будет нелегко.
Для капитана найдется работа. Будем надеяться, что война долго не продлится. Уровень германской техники таков, что война не затянется. Все будет хорошо, господа! Я немного устал от пережитого сегодня. Но теперь я вижу, что люди есть люди, всегда можно сговориться!..