Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего
Шрифт:
– Хорошо, готовьтесь к сцене страсти, – Катя застонала в сторону двери: – О, боже, да что это? Хамы, хамы!
Со двора донеслось:
– А ну, затихнули там! Зараз ребра переломаемо, передушимо як курчат.
– М-ммм, – Катя страдальчески замычала. – Спасите! Господа, господа! Да помилосердствуйте же! Вы меня порвете! О, господи!
В дверь погреба грохнули:
– А ну, цыц! Докричитеся зараз, москалии рожи!
Катя разразилась довольно натуральными рыданиями:
– Господа, ну помогите же! Оттащите их, умоляю!
– Да
На двери лязгнула цепь – снимали тяжелый навесной замок.
– От они ж твари! – удивился усач.
Ударивший в погреб солнечный свет озарил непристойную картину. Тела парней жались с обеих сторон к молодой изуродованной пленнице, юбка бесстыдно задралась, – вздрагивала нога в драном чулке. Девушка стонала и извивалась. Мужчины сучили ногами, жались нетерпеливее. Руки у всех связаны за спиной, все трое ерзают – ну натурально черви похотливые.
– Та що ж це діється! – ахнула хозяйка, заглядывающая из-за спин хуторян. – Они ж и крынку перевернули!
– А ну! – шепелявый с обрезом в руках решительно шагнул вниз. Врезал сапогом в бок кудрявому парню, бесстыже ерзающему по спине девки. Парень охнул. Вдруг тела мигом рассыпались. Усатый даже не понял, что его обхватывают сзади, разворачивают. Увидел перепуганно застывшего у двери, освещенного солнцем, сына:
– Батьку?!
Грохнуло. Хлопец выронил оружие, начал оседать на ступеньки. Только тут усатый осознал, что пальнул его собственный обрез. Но тут же пальцы, легшие поверх его кисти, вывернули, отобрали неуклюжую рукоять обреза.
Заимев оружие, Катя отшвырнула усатого на горшки, взлетела по ступенькам. Перепрыгнув через вздрагивающее тело молодого хлопца, выскочила во двор. Баба пятилась, рот в ужасе раскрыт, но заорать еще не успела. От удара в живот хозяйка мигом села на землю. Катя вполсилы приложила бабу по затылку грубой рукоятью обреза и, передергивая затвор, ворвалась в хату. Хозяйка помоложе, сунувшаяся было на шум, оказалась сметена с ног. Катя добавила ей коленом в живот, сдернула с вешалки платок, стянула девке за спиной руки. Скрипнула дверь комнаты, на пороге стояла девчонка лет тринадцати.
– Сиди смирно! – рявкнула Катя. – Или хату спалю!
В погребе все еще возились. Усатый скрежетал желтыми прокуренными зубами, вырывался. Отвертку, приставленную к шее, он просто не замечал. Катя с жутковатой расчетливостью дважды ударила хуторянина в печень. Усатый обмяк.
Парни, пыхтя, выпрямились. Прапорщик подобрал обрез убитого хлопца.
– На этот раз я патроны сама пошукаю, – сказала Катя. – А вы хватайте бабу во дворе и мигом в дом.
Патроны нашлись в карманах хлопца – восемь штук. Ну, все же лучше, чем ничего. Дозарядив обрез, Катя выглянула во двор, прапорщик и Пашка топтались вокруг лежащей бабы. Катя выругалась, пошла к ним.
– Ну?
– В себя не приходит, – сказал Пашка.
Катя нагнулась, отвесила дебелой тетке пару
– Берите в дом. Там еще одна сисястая корова и девчонка. Пусть сидят смирно. Да, и пацана отоприте, – выпрямляясь, Катя наткнулась на взгляд прапорщика. – Что, ваше благородие, возбраняется из женщин мозги вышибать? Согласна. Когда-то слышала, что и насиловать скверно. И поезда из пулеметов потрошить – дурной тон. Отволоките эту кабаниху в дом, и можете быть свободными. Наверняка душить друг друга рветесь? Валяйте, только где-нибудь в лесу, здесь глаза не мозольте. Сопляки, мать вашу…
Усатый лежал неподвижно, притворялся. Стоило шагнуть на ступеньку, как вскочил, кинулся быком, склонив лобастую голову. Катя встретила его ударом обреза в челюсть. Когда отшатнулся, привычно подсекла ноги. Упал, с грохотом опрокинув еще уцелевшие горшки.
Катя села на бочку, поправила ободранный подол юбки:
– Слышь, незалежный хлебороб, я хитрожопого народа навидалась вдоволь. Давай без торговли, хочешь жить – излагай, что спрошу, радостно, как тот кот Баюн. Не хочешь – я не настаиваю.
Хуторянин встал на четвереньки, потрогал разодранную щеку:
– От бісова дівка, будь ти проклята.
– Когда от батьки Блатыка приедут и сколько гостей ждете?
– Так отже зараз и приидуть, – усатый сверкнул глазами. – И на вас хватит. За ноги пораздергиваем. Я тебя за сына зубами…
– Ясно. Слыхала, – Катя ткнула усача острым носом сапожка, когда задохнулся, быстро обхватила за шею и подбородок, коротко дернула. Хрустнули позвонки.
Замок Катя навесила на место, даже на ключ замкнула. Карман оттягивал еще десяток патронов. Голова слегка кружилась, но терпеть можно. Сержант снова отерла рот рукавом. Вот дерьмо. Кто к нам с мечом придет, от меча и… А сам не придет, так мы к нему пожалуем.
Рвался с цепи, захлебывался лаем большой пегий кобель.
В хате рыдали. Женщины сидели на полу, подвывая и раскачиваясь. Девчонка поскуливала, как щенок, сжимала мокрые щеки. Прапорщик и Пашка потерянно стояли у дверей. Помятый Прот сидел за столом.
– Заткнулись все! – рявкнула Катя. – Кто пикнет – застрелю не задумываясь. Тетка, кобеля утихомирь! Я животных люблю, пока они тихие. А ну, пошла!
Баба, держась за голову, поплелась во двор. Катя вышла следом. Кобель утихать не хотел, баба хлестанула его хворостиной. Обиженный пес спрятался в конуру.
Катя, держа на коленях обрез, похлопала по доске крыльца:
– Садись, тетка. Мы к вам в гости не напрашивались. Сами нас привели. Теперь уж не обессудь, погостим. Скоро хозяин вернется?
– Скоро. Тікайте, поки час є. Я скажу, він шукати не буде.
– Конечно. Чего нас искать, мы здесь подождем. Если договоримся, я его не пристрелю и хату палить не стану. Наши вещи-то где?
– Саквояж у хате. Зараз возверну.
– Оружие где? Неси, мы люди лихие, нам без оружия никак нельзя.