Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя
Шрифт:
Очевидно, что материалы такого рода в основном рассчитаны на городских детей — и не только из больших городов, но и из рабочих поселений вокруг одного или нескольких заводов, составлявших в то время основу рабочего населения. Но с конца 1920-х годов организаторы пионерского движения стали постепенно вовлекать в активную социальную жизнь и деревенских детей, продвигая их в пионеры. Расширялась сеть юных корреспондентов— «юнкоров»: в 1928 году стал выходить новый журнал «Дружные ребята», в котором описывались трудовые будни деревенской детворы. А в 1930 году состоялся первый конгресс «деткоров» (детских корреспондентов; говорили еще «пикоры», т.е. пионерские корреспонденты, но эта аббревиатура употреблялась реже). Конгресс был своего рода маркетинговым исследованием с целью определить на примере этих детей, какое чтение могло бы заинтересовать юного сельского жителя на тот момент.
Как только коллективизация превратилась в одну из самых важных, а точнее, в самую важную составляющую сельской политики, ее стали освещать не только во взрослой, но и в детской прессе. В газетах и журналах печатались статьи, призывавшие пионеров
Изредка, в отдельных статьях признавалось, что кулацкие дети, если они еще не достигли подросткового возраста, могут быть и невиноваты [38] . Но в школах ученикам рассказывали о кулацкой «пятой колонне», внушая им мысль, что потомки кулаков также таят в себе угрозу. А уж тот факт, что сами кулаки — это нелюди, не заслуживающие никакого сочувствия, вообще не подвергался сомнению: они готовы пойти на все, чтобы отстоять свои эгоистические интересы, они проникают в сельсоветы и общины, чтобы разложить движение коллективизации изнутри; они эксплуатируют детей в качестве дешевой рабочей силы. И, наконец, они вооружены и постоянно нападают не только на взрослых активистов и школьных учителей, но и на пионеров и «деткоров». В прессе появился настоящий детский мартиролог кулацких жертв. «Пионерская правда» 22 января 1930 года сообщала о жестокой расправе над пионерами, а в декабре 1930-го она же писала о еще более страшном случае: 13-го числа в городе Гянджа в Азербайджане был убит пионер Гриша Акопов. При этом газета выражала озабоченность тем, что местные власти не предприняли в ответ подобающих действий. Пройдет некоторое время, и в ранг жертвы-мученика вознесут Павлика Морозова.
38
Например, 14 марта 1930 г. «Пионерская правда» напечатала статью Н.К. Крупской о необходимости реабилитации кулацких детей («Взрослые — одно, дети — другое»), а «Ленинские искры» 27 марта 1930 г. с возмущением писали о том, что в некоторых местах считается правильным подвергать детей кулаков таким же репрессиям, как их родителей.
Не замедлили объявиться и литературные произведения, где проводилась идея о социальной опасности кулаков, в первую очередь для самой уязвимой части общества — детей. Так, в рассказе, опубликованном в «Ленинских искрах» 20 января 1930 года, описан антигерой Терентий, владелец лавки и кулак, который нещадно эксплуатирует маленького Пашку, заставляя его выполнять сверхурочную работу. «Юнкор» Игнашка обличил Терентия в плохом обращении со своим малолетним работником. В ответ Терентий не долго думая схватил ружье и чуть было не пристрелил Пашку, но, по счастью, промахнулся.
На эту же тему в детской прессе того времени публиковались вирши, например такие:
Подкрадывается кулак Походкою лисьей, Чтоб убить общественника Из обреза тайком… Пионеры города! Меньше торжественных писем! Больше помощи В борьбе с кулаком! {61}Антикулацкую тему не обходила стороной ни одна пропагандистская кампания, даже кампания борьбы за чистоту. На плакатах с лозунгом «Смерть вредителям!», призывавших пионеров уничтожать полевых мышей или тлю на общественных полях, обязательно говорилось о том, как злорадствуют по этому поводу кулаки, тоже вредители [39] . Кулацкий саботаж объявлялся причиной любого несчастья, любой отрицательный социальный феномен считался порождением их вредоносной деятельности. «Антисемитизм всегда соединен с контрреволюцией», — гласил напечатанный жирным шрифтом заголовок статьи о кулачестве в «Дружных ребятах» {62} .
39
«Кулак радуется, если / сорняки и вредители /съедают хлеб, поломаны уборочные машины, / нет мешков для зерна» (ПП 24 июня 1930).
При этом детей призывали судить кулаков — несмотря на их мерзкую натуру — по справедливости, согласно строгой букве закона [40] .
Произведения советской художественной литературы, в которых описывалась борьба с врагами коллективизации, напоминали манихейские мифы. Позже их авторы стали освещать Гражданскую войну, а с конца 1930-х годов — столкновение отважных пограничников с жалкими западными
40
Вот, например, какой текст появился в журнале «Пионер» (1930, №8—9, с. 38): «К Лапину пришла комиссия, описала имущество и сдала под расписку на хранение. На собрании бедняков решение о раскулачивании Лапина было принято единогласно и имущество было передано колхозу…Никто в деревне, кроме старинных дружков, бывших богатеев, Лапина не жалел».
41
Ирбитский район образовался вокруг старого купеческого города Ирбит, выросшего из Ирбитской слободы, — подобно Тавдинскому району, родине Павлика Морозова, находящемуся более чем в 100 км от Ирбита.
Неудивительно, что в закрытых деревенских сообществах у детей, участвующих в кампаниях по поддержке коллективизации, возникали конфликты с родственниками и даже с родителями. Официальная пропаганда придерживалась здесь совершенно твердой линии. Преданность партии и пионерской организации должна быть превыше всего, в том числе и семьи. Правда, большевизм, в отличие от некоторых маргинальных левых групп начала 1920-х годов, никогда не преследовал цель уничтожить семью как таковую. Однако в советском правительстве на его ранних этапах бытовало представление о том, что традиционная патриархальная семья, основанная на господстве мужчин над женщинами и родителей — над детьми, являет собою институт неравенства, прививает подрастающему поколению отсталые взгляды и, как следствие, приводит к эксплуатации детей. Образование и политическая подкованность должны были стать противовесом пагубному домашнему влиянию и дать возможность детям прокламировать свою приверженность новым идеалам и таким образом менять отношения в семье изнутри.
Если же родители не поддавались агитации, у детей, согласно догме, оставался единственный выход: обратиться за внешней помощью. В таком случае следовало довериться какому-нибудь официальному представителю, и он поможет положить конец злоупотреблениям. В 1930 году журнал «Пионер» напечатал повесть под названием «Как быть с отцом?». Ее герой, мальчик — участник движения «юных корреспондентов», обнаруживает: его собственный отец в значительной степени виноват в том, что фабрика, на которой он работал, плохо выполняла план. Раньше «деткор» сообщал о таких случаях в газету {64} . На вопрос в заголовке повести сам собою напрашивался ответ: без сомнения, единственно правильный поступок по отношению к отцу-преступнику — только его разоблачение.
Так следовало поступать пионеру независимо от характера правонарушения — будь то использование труда малолетних детей или плохое с ними обращение и побои. Также разоблачению подлежали родители, скрывавшие свое неправильное социальное происхождение. Один школьник написал в газету «Красный курган» 19 апреля 1930 года: «Я считаю для себя позорным находиться на иждивении трутня-отца, укрепляющего религию, тормозящего советское строительство, а потому порываю всякую связь со своим отцом — мракобесом-попом, распространителем лжи и обмана» {65} . За время коллективизации число преступлений, якобы совершенных родителями, стремительно росло: укрывание зерна, саботаж, кража общественного имущества, подделка документов и (если родители занимали какое-нибудь официальное положение) недостаточно рьяное преследование кулаков. Параллельно множились публикации о смелых детях, готовых согласиться со справедливым наказанием своих провинившихся родителей.
«Счастливый конец» такой истории, как это предписывалось пропагандой, предполагал несколько минут славы благодаря публикации в местной газете, поздравления на пионерской линейке, районном слете или другом подобном общественном мероприятии, а потом — попадание в рай советского детского дома, который, согласно пропагандистским утверждениям, представлял собою лучшее из всех возможных мест для правильных, политически подкованных детей (да и всех детей вообще). Из детского дома пролегала прямая дорога в светлое будущее, куда юные смельчаки отправлялись под бравурный марш в одном строю с такими же, как они сами. В действительности тогдашние дома для сирот даже отдаленно не напоминали рай: в них дети так же страдали от насилия, казенщины, заброшенности и отсутствия заботы, как и в любом сиротском доме где угодно в мире. И ко всему этому прибавлялось еще плохое материальное обеспечение, если принять во внимание чрезвычайно суровые условия, в которых находилось советское общество в целом. Однако коммунистическая пропаганда использовала советские детские дома в качестве живого доказательства того, что Советский Союз — единственная страна, где благополучие детей стоит во главе угла социальной и идеологической политики. Не случайно иностранным гостям обязательно показывали образцовое детское учреждение, чтобы они, вернувшись домой, поведали миру (часто так и происходило) о том, что в новом обществе к детям относятся лучше, чем где бы то ни было.