Товарищи (сборник)
Шрифт:
Третьим в палате был Юсупов, командир танка, сгоревшего в последних боях под Владикавказом. Он лежал весь в гипсе и в бинтах, как большая снежная кукла, не в силах пошевелить пальцем. Лишь черные глаза мерцали из щели в марле.
Дальше лежал, обычно отвернувшись на своей койке лицом к стене, шофер из стройбата, которому ампутировали гангренозную руку. Пятая, задернутая одеялом, койка второй день пустовала, после того как ее обитатель, летчик, выкрал ночью из склада госпиталя свое обмундирование и сбежал.
Возили в госпиталь
На этот раз удалось, хотя немецкая артиллерия в нескольких местах уже выдвинулась к самой Волге. Всю ночь из порта ходили в госпиталь машины. В операционной до утра горел свет, проливаясь из щелей в затемненных окнах на листву пирамидальных тополей. По всему госпиталю раскатывался голос главного хирурга, рычавшего на своих нерасторопных ассистентов и на медсестер, подававших ему хирургические инструменты.
К утру все стихло. Жук, который всю ночь бессонно слонялся по лестницам и коридорам госпиталя, сопровождая ходивших с носилками санитаров, появился в своей палате во всеоружии самых последних новостей.
— Есть среди раненых и из Тракторного поселка, и из самого города. Уже под Астраханью их транспорт потрепала авиация. Сейчас и к нам должны одного положить…
Он не успел договорить. Из глубины коридора донесся мягкий гул. Обутые в резину колеса остановились перед дверью палаты. Жук поспешно открыл дверь. С вкатившейся в палату коляской вторглись запахи эфира, камфары и йода.
Санитары переложили новенького с коляски на свободную койку и ушли. Он не шевелился. Уже совсем рассвело, выступил в окне излом хребта, а он все еще хрипел, откинув на подушке голову с полузакрытыми остекленевшими глазами. Жук на цыпочках подходил к нему, вглядывался в его совсем еще мальчишеское лицо и, огорченный, так же, на цыпочках, отходил. Все торопливее стучали каблучки дежурной медсестры, бегавшей к новенькому из процедурной со шприцами и с кислородными подушками.
Вскоре пришел главный хирург, уже успевший вздремнуть перед утренним обходом.
— Состояние… — с беспокойством начала докладывать ему врач-ординатор с большими черными глазами на увядшем желтом лице.
— А вы как же хотели, — прервал ее главный хирург, — чтобы с такой дырой в легком он танцевал?
— Да, но после такого кровотечения…
— Вполне нормально. Взгляните на его грудную клетку. Нет, в ней болезнь долго не задержится, — и в доказательство главный хирург отвернул простыню, которой был прикрыт новенький.
К вечеру раненый пришел в себя. Наклонившийся над ним Жук встретился с его затуманенным взглядом.
— Пить? — догадливо спросил Жук.
Не ответив, новенький отвернул голову и снова
Проснувшись утром, он из угла, где стояла его койка, долго обводил палату недоуменным взглядом, задерживаясь на глянцевитых, окрашенных в светлые тона стенах, на таких же голубовато-белых тумбочках, на широких окнах с выступавшими в них зубцами горной цепи. Складка морщила его светлые брови. Потом, закрыв глаза, он лежал, что-то вспоминая, и опять взгляд его начинал скользить по палате.
Первые два дня он больше спал и отворачивал лицо от ложки с манной кашей, которую подносила ему няня. На третье утро, проснувшись, сам отыскал глазами оставленную на тумбочке чашку. Стороживший его движения Жук с готовностью схватил чашку, но он, нахмурившись, сам дотянулся до нее рукой и, поставив себе на грудь, стал через край прихлебывать жидкую кашицу.
— Но-но, не шути, — прикрикнул на него Жук. — Если, конечно, не хочешь опять под нож. Тебя как зовут?
Раненый почти неслышно пошевелил синими губами:
— Петр.
Как и предсказывал главный хирург, болезнь не захотела надолго задерживаться в его организме. Но и собираясь уйти, она сотрясала его по ночам ознобами. Простыня и подушка под ним взмокали от изнуряющих его потов. Ночами няня то и дело меняла на нем белье.
Через неделю он уже попытался сесть на постели, и это ему удалось. Но после, сломленный усталостью, долго лежал, откинувшись навзничь. Казалось Петру, кровать куда-то плывет под ним, покачиваясь. Он судорожно хватался рукой за тумбочку.
Но, повторяя свои попытки, он все больше убеждался, что дорого только начало. С каждым разом просиживал на койке все дольше. Танкист Юсупов на своей щели в бинтах однажды долго присматривался К его большеглазому лицу, к тонкой шее, выступавшей из широкого воротника сорочки, и, не выдержав, залился журчащим смехом.
— Очень ты на молодого джейранчика похож, — оправдался он под обиженным взглядом Петра.
— Что ж, пришло время расставаться, Хачим. От самой границы шли, думалось, и возвращаться будем в одной роте.
Батурин отвернулся, стал смотреть вниз. Они сидели под обрывом. Над ними по кромке лепился скудный кустарник. Внизу дугой выгибалась Волга, обтекая длинное тело острова, поросшего вербами и тополями. Батурин рассеянно скользил взглядом по воде, не задерживаясь ни на чем.
Ночью ему позвонил с КП батальона майор Скворцов:
— Как дела?
— Стреляем, — ответил капитан.
— Знаю, не кашу варите. Тихо пока?
— Тихо.
— Значит, быть жаре. — Перемолчав, майор добавил: — Готовьтесь сдавать хозяйство.