Товарищи
Шрифт:
Случись такое не с Олей, а с кем-либо другим, Мазай и задумываться не стал бы. Подумаешь, мол, ногу поцарапал! Сам виноват. Но в больнице лежал не кто-то, а Оля. Может быть, ей очень больно и она кричит, стонет, а вот он совсем здоров, с ним ничего не случилось. Мазай искренне ругал себя за неловкость. Уж лучше бы на него упали эти злосчастные опоки! Он готов был возненавидеть себя за то, что сегодня грубил Оле, а когда ей нужно было помочь, остался в стороне, снова уступил место Жутаеву. Сознание вины перед
Он решил сходить вечером в больницу, навестить Олю, узнать, как она себя чувствует, и попросить ее, чтоб не сердилась — ведь не нарочно же он свалил на нее опоки.
Когда начало вечереть, Мазай незаметно вышел из училища, оглянулся, не видит ли кто его, и торопливо зашагал к больнице.
Идти было недалеко, и через полчаса он уже подошел к высокому больничному зданию. Дверь больницы оказалась запертой, но Мазай решил не отступать. Он отыскал кнопку звонка и после недолгого раздумья нажал ее.
Дверь открыла молодая женщина в белом халате.
— Вам что нужно?
— Я из третьего ремесленного училища. К вам сегодня привезли нашу девочку, Ольгу Писаренко. Ей ногу опоками покалечило. Я и пришел проведать, узнать о ней…
— Такая больная у нас есть. В двенадцатой палате. Но вы пришли поздно: прием посетителей разрешен до семи часов, а сейчас уже около восьми.
— Значит, нельзя? — разочарованно спросил Мазай.
— Никак нельзя. Приходите завтра. Вы как больной доводитесь — брат или родственник?
— Учимся в одной группе… А вы не скажете, как у нее дела? Лучше ей или все еще плохо?
— Я сейчас схожу и спрошу у самой больной. Посидите.
Мазай присел на скамью. Он то и дело поглядывал на стеклянную дверь, откуда должна была появиться дежурная сестра. Время шло. Мазай начал беспокоиться, не забыли ли о нем. У него уже мелькнула мысль: а не пройти ли за стеклянную дверь самому, поискать там двенадцатую палату. Но он тут же отклонил эту мысль и решил ждать хотя бы всю ночь.
Дежурная сестра вернулась и протянула Мазаю сложенный вчетверо листок:
— Вот вам записка. Она решила написать, а нет ни карандаша, ни бумаги. Вот и пришлось вам долго ждать.
— Ничего, не беспокойтесь.
Мазай, не взглянув па записку, сунул ее в карман.
— На словах она просила передать вам большое спасибо. «Он, говорит, знает, за что». А насчет болезни — просила передать, что на рану ей наложили шов. Значит, полежать придется.
Мазай слушал дежурную сестру, а сам думал о записке. Что в ней? Ведь ее писала сама Оля! И где— в больнице! Ему хотелось поскорее выбежать па улицу и прочитать…
— До свидания. Передайте Ольге— пускай поправляется. А я еще приду.
Едва выйдя за дверь, он достал из кармана записку, но прочитать не смог: уже стемнело. Невдалеке,
На записке четким почерком, хорошо знакомым Ваське, был написал адрес: «Жутаеву Борису». Он прочитал этот адрес несколько раз и никак не мог понять, почему записка Оли адресована не ему. Но на бумаге, черным по белому, была выведена фамилия Жутаева.
И Мазаю стало обидно: как же так? Он пришел ее проведать, пришел один, наверно, никто больше и не подумал навестить ее, она же, вместо того чтобы ему написать… ну хоть несколько слов… написала Жутаеву, а о нем словно забыла.
Он снова сунул записку в карман и не спеша побрел домой. Но забыть о записке не мог. Прочитать бы ее, узнать: что же пишет Оля Жутаеву? Этот небольшой листок бумаги словно притягивал его руку.
«А почему бы и не прочитать? Или я не имею права? — подумал он. — Записку отдали мне — значит, я вправе прочитать. А что касается надписи, так оно могло и случайно получиться: Ольга думала написать Мазаю, а вывела — Жутаеву».
Остановившись у одного из фонарей, Мазай снова извлек из кармана записку и прочитал: «Дорогой Боря! Спасибо тебе за все. Спасибо, что пришел. Я этому очень, очень рада. Чувствую себя лучше. Оля».
Мазаю хотелось кричать во весь голос, в клочья порвать записку. Он уже не шел, а бежал. А в голове одна за другой возникали угрозы: «Погоди, «дорогой Боря», погоди, я тебя отблагодарю! А записки ты не увидишь, как своих ушей».
Мазай пробежал три квартала, устал и перешел на шаг. Ему хотелось поскорей добраться до дому и поколотить Жутаева. Поколотить так, чтобы тот разревелся, а он, Мазай, стоял бы и приговаривал: «Это тебе за все. Сполна. Если мало — еще подкинем».
Легко представить себе врага побежденным, а как его победить? Один на один Мазай уже не решался схватываться с Жутаевым, а чтобы втравить в драку ребят, нужно доказать им, что Жутаев заслуживает «науки».
Когда Мазай вошел в свою комнату, его воинственное настроение исчезло. У стола он увидел Кольку, Сергея и Жутаева. Борис вслух читал книжку, а Колька и Сергей внимательно слушали его. Взглянул Мазай на их лица и понял: ни Колька, ни Сергей и пальцем не тронут Жутаева, да и никому другому не позволят этого.
Жутаев прервал чтение:
— О Зое Космодемьянской читаем. Писательница Маргарита Алигер написала. Хочешь — садись. Мы тебя ждем. Хотели при тебе начать, а ты исчез. Садись.
Сережа пододвинул стул:
— Садись, Васька. Вещь такая интересная, что насквозь пробивает.
— Здорово написано, — подтвердил Жутаев. — Читаешь и все видишь, будто рядом. Садись.
Жутаев говорил просто, и было видно, что он весь захвачен поэмой, а на Мазая у него нет ни обиды, ни злобы.