Тоже Эйнштейн
Шрифт:
Я старалась отвлечься, вслушиваясь в свист ветра, шорох веток и листьев, топот копыт проходивших мимо лошадей — во что угодно, только не в слова, звучавшие из маминых уст. Мне не нужно было снова напоминать о том, как многое зависит от моих успехов в школе в Нови-Саде. Я должна была добиться успехов. Не только ради себя, мамы и папы, но и ради моих покойных брата и сестры — покинутых душ.
Я слышала скрип перьевых ручек других студентов, работавших неподалеку, но сейчас меня занимал лишь один человек на свете. Филипп Ленард. Я взяла статью известного немецкого физика и начала читать. Следовало бы вместо этого читать тексты Германа фон Гельмгольца и Людвига Больцмана, заданные профессором, но меня заинтересовали недавние
Часы на университетской башне пробили пять. Неужели уже так поздно? А я даже не притронулась к тому, что было задано на сегодня.
Я вытянула шею, чтобы выглянуть в удобно расположенное окно. В Цюрихе нет недостатка в башнях со шпилями, и стрелки часов подтвердили: да, уже пять. Фрау Энгельбрехт блюла часы обедов в пансионе по-тевтонски строго, так что задерживаться было никак нельзя. Тем более что девушки уже ждут меня с инструментами, чтобы помузицировать перед ужином. Это был один из наших маленьких ритуалов, самый любимый мною.
Я сложила стопками свои бумаги и стала укладывать их в сумку. Статья Ленарда лежала на самом верху, и одна фраза бросилась мне в глаза. Я снова начала читать и так увлеклась, что подскочила, услышав свое имя.
— Фройляйн Марич, вы позволите мне вторгнуться в ваши мысли?
Это был герр Эйнштейн. Волосы у него были растрепаны еще больше, чем обычно, — как будто он специально ерошил пальцами свои темные кудри, чтобы они встали дыбом. Рубашка и пиджак выглядели не лучше — измяты так, что почти невозможно было понять, что это на нем такое. Своим неопрятным видом он резко выделялся среди аккуратно одетых студентов в библиотеке. Зато, в отличие от них, он улыбался.
— Да, герр Эйнштейн.
— Надеюсь, вы поможете мне решить одну задачу.
Он сунул мне в руку стопку бумаг.
— Я? — переспросила я машинально и тут же укорила себя за то, что не сумела сдержать удивление. Держись уверенно, сказала я себе. Ты ничуть не глупее других студентов в секции VIA. Почему бы соученику и не обратиться к тебе за помощью?
Но было уже поздно. Моя неуверенность уже была замечена.
— Да, вы, фройляйн Марич. По-моему, вы самая умная в нашей секции и куда лучше остальных разбираетесь в математике. Вон те болваны, — он указал на двух наших соучеников, Эрата и Коллроса: они стояли в проходе между двумя стеллажами, шептались и бурно жестикулировали, — пытались мне помочь и не смогли.
— Конечно, — ответила я.
Я была польщена его характеристикой, однако держалась настороженно. Если бы Элен была здесь, она напомнила бы мне об осторожности, но в то же время подтолкнула бы к попытке заключить альянс. В следующем семестре мне нужен будет партнер по лабораторной работе, и это, может быть, единственный вариант. Уже полгода, с тех пор, как поступила на физический факультет, я ежедневно сидела в аудитории с одними и теми же пятью студентами, и все остальные проявляли по отношению ко мне лишь минимальную вежливость, а в целом старательно
— Дайте взглянуть.
Он протянул мне растрепанный ворох, в котором почти невозможно было разобраться. Неужели мои сокурсники настолько безалаберны? Если так, то мне за себя можно не беспокоиться. Я пробежала взглядом его путаные вычисления и быстро обнаружила ошибку. Небрежность, в сущности.
— Вот, герр Эйнштейн. Если вы поменяете местами эти два числа, то, думаю, придете к правильному решению.
— Ах, вот оно что. Спасибо за помощь, фройляйн Марич.
— Рада была помочь.
Я кивнула и снова стала собирать свои вещи.
Тут я почувствовала, что он заглядывает мне через плечо.
— Вы читаете Ленарда? — спросил он с удивлением в голосе.
— Да, — ответила я, продолжая складывать бумаги в сумку.
— Он не входит в нашу учебную программу.
— Нет, не входит.
— Весьма удивлен, фройляйн Марич.
— Почему же, герр Эйнштейн? — Я с вызовом взглянула ему в лицо. Может, он думает, что мне не под силу разобраться в статье Ленарда — тексте гораздо более сложном, чем наша основная программа по физике? Эйнштейн был выше меня на целую голову, и мне приходилось смотреть на него снизу вверх. Еще один мой недостаток — маленький рост, который я ненавидела не меньше, чем хромоту.
— Вы, очевидно, образцовая студентка, фройляйн Марич. Никогда не пропускаете занятия, не нарушаете правила, скрупулезно ведете конспекты, часами просиживаете в библиотеке, вместо того чтобы прохлаждаться в кафе. И при этом вы богема, как и я. Кто бы мог подумать.
— Богема? Я вас не понимаю. — И слова, и тон у меня были резкими. Он назвал меня богемой, а это слово, очевидно, как-то связано с австро-венгерской областью Богемия, — не оскорбительный ли это намек на мое происхождение? Из язвительных замечаний Вебера на лекциях герр Эйнштейн знал, что я сербка, а предубеждение германцев и западноевропейцев против людей с востока было хорошо известно. О корнях самого Эйнштейна я могла только гадать, — мне было известно лишь, что он родом из Берлина. Темноволосый, темноглазый, с характерной фамилией — он мало походил на типичного блондина-германца. Может быть, его семья откуда-то переехала в Берлин?
Он, видимо, почувствовал мое невысказанное раздражение и поспешил пояснить:
— Я употребляю слово «богема» на французский манер, от слова bohemien. Оно означает человека, мыслящего независимо. Прогрессивного. Не такого буржуазного, как некоторые наши сокурсники.
Я не знала, как это расценить. Кажется, он не насмехался, а, напротив, пытался сделать мне комплимент в такой странной форме. С каждой минутой я чувствовала себя все более неловко.
Собирая оставшуюся на столе стопку бумаг, я сказала:
— Мне пора, герр Эйнштейн. Фрау Энгельбрехт придерживается строгого распорядка в своем пансионе, мне нельзя опаздывать к ужину. Хорошего вечера.
Я захлопнула сумку и сделала прощальный книксен.
— Хорошего вечера, фройляйн Марич, — ответил он с поклоном, — и примите мою благодарность за помощь.
Я прошла в дубовую арочную дверь библиотеки и через небольшой каменный дворик вышла на оживленную улицу Рэмиштрассе, примыкавшую к Политехническому институту. Этот бульвар был со всех сторон окружен пансионами, где проводили ночи многочисленные цюрихские студенты, и кафе, где те же студенты днем, в свободное от занятий время, обсуждали мировые проблемы. Насколько я успела понять, украдкой заглянув туда несколько раз, основным топливом для этих горячих споров служили кофе и табак. Но это лишь предположение. Присоединиться к ним я не решалась, хотя однажды заметила герра Эйнштейна с несколькими друзьями за столиком на открытом воздухе у кафе «Метрополь», и он помахал мне рукой. Я сделала вид, что не заметила его: женщины рядом с мужчинами в этих приютах вольнодумства были редкостью, и я пока не могла заставить себя переступить эту черту.