Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 г.
Шрифт:
Леле сразу нашлось поручение, и лучшего занятия она и представить себе не могла: это же так здорово, когда можно помочь! Ее пропускали в любое отделение, в любую палату, потому что она несла передачу или важное сообщение, что к такому-то пришли. Прямо дипломатическая миссия.
Вернувшись с очередного «задания», Леля вдруг увидела в вестибюле свою маму. В черном пальто с белым норковым воротником и в черной каракулевой шапочке с такой же норковой отделкой, она стояла, заметная, яркая, с раскрасневшимися от мороза щеками, и озиралась по сторонам, пытаясь понять,
– О! А как это ты сама сюда выскочила?
Леля подбежала к ней, поцеловала в щеку:
– Привет! Ну, у нас здесь миссия.
– Какая еще миссия? А это что на тебе? – мама указала на мужской свитер с полосками на груди.
– А это мне один парень одолжил, пока мне теплые вещи не принесут.
– Что за парень?
– Лежит тоже в нашем отделении.
Леля хотела рассказать маме все-превсе, что с ней здесь происходило за эти сутки, но маму в первую очередь интересовало ее здоровье и пункция.
– Тебе сделали эту ужасную процедуру?
– Сделали. Мам, вот ты знаешь, где находятся гайморовы пазухи?
– Ну как где? Вот здесь, – чувствуя подвох, с нажимом ответила мама, показывая место рядом с носом.
– Вот и я так думала! А они находятся в самом центре головы! Как косточки в яблоке – в самой середине! И вот представь, туда, в голову, засовывают сначала длиннющую проволоку, а потом толстую иголку с вот такенным огромным шприцом! И там, внутри, в голове, у тебя что-то хрустит. А потом…
– Ужас какой! Это больно?
– Да не больно, не в этом дело! Замораживают сначала. Но это жутко, мам!
– Бедный ребенок!
Лелина мама была человеком эмоциональным, поэтому все чувства сразу же отражались на ее лице, и сейчас его исказила гримаса неподдельного ужаса и сострадания.
– Ну, такое лечение, доченька, ничего не поделаешь.
Но Лелина мама была человеком собранным и дисциплинированным, поэтому, выразив ужас, она перешла к следующему пункту:
– Скажи, как вас здесь кормят?
Мама принесла теплую водолазку, которую можно было носить под халат, и любимый Лелин спортивный костюм с белыми полосками на вороте и манжетах. Не «Адидас», конечно, но все равно клевый. А из лакомств принесла рулет с маком, который испекла бабушка. Приемные часы подходили к концу, и посетителей в вестибюле становилось все меньше.
– Лелечка, лечись, доченька, слушайся врачей и не носись по больнице, – наказала на прощание мама.
Когда дверь за ней закрылась, Леля в задумчивости постояла еще немного и уже собралась идти к себе в палату, как вдруг за руку ее тронула полная немолодая женщина лет пятидесяти в синем пальто с цигейковым воротником и в сером пуховом платке:
– Девушка, а мне в кардиологию можете передать?
Она только что вошла, разминувшись в дверях с Лелиной мамой и впустив в вестибюль новую порцию морозного воздуха. У женщины был крупный вздернутый нос, отчего ее лицо казалось задорным, но светлые, словно выцветшие, голубые глаза под набрякшими веками смотрели
– В кардиологию, на третий этаж. Дымову Андрею в пятую палату передайте, пожалуйста! – Женщина протянула Леле холщовую сумку, бока которой топорщились округлостями невидимых яблок, ребрами твердых пачек печенья и гладким силуэтом стеклянной банки.
– Да, я знаю, где это. Давайте передам. Вам сумку принести обратно?
– Да, спасибо, – кивнула женщина. Она быстро оглянулась, потом, не сводя глаз с Лели, одной рукой нащупала позади себя сиденье и, откинув его, грузно уселась в фанерное кресло. – Я тут посижу, подожду.
– Тогда пусть вот это рядом с вами пока постоит, – пристроила рядом с женщиной свой пакет Леля и через ступеньку помчалась вверх по крутой лестнице так, что ее несчастная гайморова пазуха заныла и внезапно заболела голова. Холщовая сумка оказалась довольно тяжелой, и Леля сбавила ход.
– Я к Дымову, – сказала она, запыхавшись, постовой медсестре, – вот, передачу несу.
– Давай быстренько, – подбодрила медсестра.
Постучавшись, Леля открыла дверь пятой палаты. Она не была такой огромной, как их восьмиместная седьмая. Здесь стояло только две кровати, и Леля сразу поняла, кто ей нужен. Тут и спрашивать было нечего. На кровати справа от двери, подсунув под спину подушку, сидел парнишка и, положив на согнутые колени альбом, что-то в нем рисовал. Светлая волнистая челка косо падала на лоб, а крупный вздернутый нос был точно таким же задорным, как у матери.
– Это вам, наверное, передача? – просунувшись в дверь, все же спросила Леля. – Вы Дымов? Андрей?
Парнишка поднял на нее светло-голубые грустные мамины глаза:
– Да, я. – Он отложил альбом, откинул одеяло и спустил босые ноги с кровати, но не успел встать – Леля уже поставила передачу на его тумбочку.
– Там ваша мама внизу ждет, я обещала ей сумку обратно принести. Выгрузите все, ладно?
Парнишка, не вставая с кровати, пересел поближе к тумбочке.
– Да, сейчас.
Леля с удивлением заметила, что двигается он неторопливо, как дедушка, а на его тумбочке стоит граненый стакан с остро заточенными простыми карандашами. Выгружать продукты сидя было неудобно, но парнишка почему-то не вставал. Не спеша выложил на тумбочку мешок с галетами и пряниками. Осторожно вынул и поставил рядом банку с малиновым вареньем. Достал пачку вафель. На самом дне сумки и правда лежали яблоки. Парнишка начал неловко выкладывать их по одному, и пара яблок, соскочив с тумбочки, покатилась по полу – одно к окошку, а другое прямиком в сторону соседней койки, на которой кто-то дремал, отвернувшись к стенке и выставив из-под одеяла бледное плечо в майке-алкоголичке. Леля метнулась вперед и вбок, ловко ухватила одно яблоко и, не вставая с корточек, повернулась, вытянула руку и схватила другое. Парнишка улыбнулся: