Традиции & Авангард. №4 (11) 2021 г.
Шрифт:
– И тебя с праздничком, Христофор! – весело отозвалась я.
– Полине в нашем доме бояться нечего! Денег-то у нее нет! – вставила Глафира с набитым ртом.
– А вот у тебя, сестрица, в рюкзаке денежки были! – задиристо сказал Христофор.
Ульяна и Любомир засмеялись.
– Ах ты паразит! – От возмущения Глафира выронила вилку.
– Не догонишь! – брат показал ей язык.
Сцепившись клубком, они выкатились из кухни в прихожую. Затем в страхе заскочили обратно.
– Аксинья дерется! Хлопнула нас в коридоре веником
– Ай, молодца! – выдал Лев Арнольдович и включил на полную громкость песни Владимира Высоцкого.
Подбирая детские игрушки с паркета, я думала о маме: от холода у нее начали опухать руки и ноги. Односельчанка Дина разрешила ей греться у себя. Когда я жила в селе Бутылино, я знала Дину. Осенью у пожилой женщины пропала собачка, и я ходила ее искать. Я несколько раз спрашивала, нашлась ли любимица, но Дина отвечала, что нет. Оказалось, все это было ложью. Дина не смогла мне признаться, что случилось на самом деле, а с мамой разоткровенничалась. Сожитель Дины как-то выпил лишнего и начал качать права.
– Хочешь, я тебя проучу? – спросила его Дина.
– Ты не посмеешь!
– Смотри сюда! – Она схватила свою маленькую собачку, которая доверчиво жалась у ее ног, и распорола ей брюхо ножом.
Дина гордилась своим поступком, тем, что смогла припугнуть мужика, пусть и за счет питомца.
– Не ходи к ней! Человек, способный на такой жуткий поступок, продал душу дьяволу! – сказала я маме по телефону.
– У нас морозы. Без отопления я могу умереть, а она ничего плохого мне не сделает, – ответила мама.
Таким был ее нелегкий выбор.
К полуночи с митинга вернулась Марфа Кондратьевна. Она была злая как ведьма. Милиция отобрала у нее плакат «Вся власть – народу!» и пригрозила оштрафовать за вольнодумство.
– Мне нужно поехать в Ставрополь: зимняя сессия в университете, – сказала я.
– Никуда не поедешь! – недовольно фыркнула Марфа Кондратьевна. – Мне в Чечню нужно смотаться, а потом в Женеву. Ты с детьми будешь сидеть!
– Я не учусь за взятки, – напомнила я. – Мне нужно готовиться к экзаменам.
– Никуда не поедешь! – тихо, но грозно повторила Тюка. – И денег у тебя на дорогу нет. И я тебя не отпускаю.
Сердито засопев, она всё же разрешила мне распечатать на принтере несколько страниц конспекта по психологии.
– Читать будешь вместо сна! – распорядилась Марфа Кондратьевна. – Днем полно работы!
От переутомления у меня начались обмороки. Кошки отравились протухшей рыбой, которую им дали хозяева вместо нормального корма, и их тошнило. Дети с раннего утра до поздней ночи повсюду носились за мной, и я разрешила им обращение на «ты» и «сестра», потому что они всё время путались и называли меня то «тетушка Полина», то «родненькая сестрица», то «наша любимая мама».
Мои перемещения в пространстве походили на действия электровеника: Аксинью расчеши, младших накорми, всех одень, погуляй, Глафиру в ванну затолкни, дом убери, посуду вымой
Христофор вызывал отдельное беспокойство.
– Полина, ты была на войне? – как бы невзначай спросил он, мастеря кораблик.
Мы договорились, что пустим корабль по весеннему ручью.
– Была!
– Значит, знаешь, как это – пытать людей?
– Нет, не знаю.
– Мне очень хочется кого-нибудь попытать! Научи меня, пожалуйста! – взмолился мальчик.
– Христофор, ты знаешь, что причинять боль другим людям нельзя? – спросила я.
– Конечно, знаю, я же православный.
– Я не умею пытать людей. И тебе не советую.
– Но это же замечательно! Им больно, а тебе приятно.
– Мне неприятно. И тебе приятно не будет!
Не прошло и получаса, как Христофор, наевшись фасолевого супа, вприпрыжку заскочил в гостиную, где сидели, переругиваясь у икон, Марфа Кондратьевна и Лев Арнольдович, и чиркнул спичкой. Родители залюбовались, как сыночек зажигает бенгальский огонь, а Христофор, схватив ничего не подозревающего Любомира, прижал к нему горячий металлический стержень. Любомир закричал от боли, а Христофор заливисто захохотал. Выскочив из кухни, я с трудом оттащила его от младшего брата.
Марфа Кондратьевна только и знала что причитать:
– Ах! Ах! Господи, помилуй!
Лев Арнольдович, насупившись, молчал.
Правая кисть у Любомира мгновенно опухла и сделалась багрово-красной. Я приложила заживляющую мазь, которую привезла с собой.
Ни Лев Арнольдович, ни Марфа Кондратьевна никаким образом не отругали Христофора за этот проступок. Христофор в возбужденном состоянии носился по квартире, переворачивал столы и стулья и довольно хохотал. Аксинья истошно выла, вскинув голову. От голосовых вибраций больной на кухне перегорели лампочки, а из шкафа вывалилось и разбилось вдребезги стекло.
– Чувствуете? У нее своя вселенная! – Лев Арнольдович метнулся в комнату с раскладушкой, вытащил из ящика секретера пачку мелких желтых таблеток. Выпил сам и сунул детям по несколько штук.
Открыв Коран, спрятанный в дорожной сумке, я спросила у Всевышнего, что мне делать с Христофором. И вышло: «Встретились слепой и зрячий, мрак и свет…»
– Христофор, нам нужно поговорить. – Я посадила его напротив себя и подвинула ему чашку с чаем.
Христофор недоверчиво на меня покосился:
– Ругать будешь?
– Расскажу кое-что.
Истории о пророке Магомеде впечатлили мальчишку. Особенно ему понравился рассказ мусульманских богословов о старом слепом еврее, который просил милостыню у рынка и каждый день неустанно ругал пророка. Иногда люди делились с ним едой. Нищий довольно быстро привык к доброте одного мужчины, который ежедневно навещал его. Насытившись, он частенько жаловался ему на пророка Магомеда и новую религию, не стесняясь в выражениях. Учтивый благодетель не спорил, просто приносил ему пищу. Но в какой-то момент он исчез.