Традиции & авангард. Выпуск № 3
Шрифт:
Она помахала брату варежкой. Он, завороженный открывшимся зрелищем, не сразу заметил.
– Эй, – позвала она.
Парень оглянулся. Улыбнулся широко, кивнул.
В ночной тишине двое детей аккуратно спускались вниз по хлипкой пожарной лестнице.
– Я вот о чем вчера подумал, – с жаром говорил Евгений Борисович, отхлебывая бодрящий напиток. – Что, если между твоим Озерцовым и моими буквами есть связь?
– Какая? – поморщился Веня, как бы случайно поворачивая кружку напыщенной надписью к собеседнику.
– Ну, электрическая, – продолжал Евгений Борисович,
– Это мелко для Озерцова, – задумчиво ответил Веня, – сам посуди: он проникал в дома к чиновникам! Он человека украл. А тут – буква. Да они и со сломанной вывеской смогут того… эксплуатировать.
На несколько минут воцарилось молчание. Веня шумно тянул кофе. Евгений Борисович рисовал ручкой на образце волнистые контуры – как в школе, на географии, и заполнял их короткими волнами штрихов. Когда весь образец заявления заполнился прудами и болотами, Евгений Борисович поднял на коллегу напряженный взгляд:
– Веня, мне нужны материалы по Озерцову.
Веня с сомнением помотал головой:
– Глупости все это.
Но – под прицелом взора все-таки поднялся. Потянулся ленивой пузатой кошкой, заглянул в зеркало, поправил выбившуюся прядь, придал усикам правильный изгиб волны. Наслюнявил палец, стер с поверхности стекла пылинку, оставив влажный след. Открыл лакированные дверки шкафа. Дело Озерцова по-царски лежало ровно посередине, с оставленным слева и справа участком полки. На светло-коричневую папку даже не успела осесть плотным слоем пыль, но Веня все равно смахнул её. Вынул нежно и мягко, словно кота из коробки, – и бросил на стол перед Евгением Борисовичем с таким грохотом, что подскочил даже президент на календаре.
– На, – небрежно пробасил он. – Последний эпизод со свадьбой где-то ближе к концу.
Глава 4. Информатор
12.01
…Детальный осмотр дела не дал почти ничего. Снимки напудренных подружек первых лиц. Оглушительно яркие цветы на идеально прореженных клумбах. Все это странным образом оттенялось сухими, сжатыми формулировками на писчей бумаге. Такой-то сказал… Такая-то утверждает… Перечитывая в сотый раз один и тот же абзац, Евгений Борисович поймал себя на странном и томительном ощущении – всё большем восхищении туповатой отвагой электрика.
Больше всего поражал сам побег – готовая, документально подтвержденная героическая история. Невеста и жених прибыли на праздник не на белом коне или лимузине, а на самом настоящем вертолете – приземлились прямо на специальную площадку. И, прижав к холеной шее шуруповерт, именно к вертолету потащил Озерцов свой живой щит. Вертолет взлетел, унося трех пассажиров на борту, и все трое канули в Лету.
Живой или мертвой дочь Вяткина так и не нашли. Выкупа никто не просил. «Не трогай моих, тогда я твою не трону», – единственное, что сказал он на прощание. Даже вертолет – и тот будто канул в неведомый портал вместе с летчиком. Евгений Борисович разглядывает её портрет – живой, кокетливый взгляд, полные губы, темные волосы – и сразу узнаёт лицо
– Эх, такую и я бы того… украл, – мечтательно произносит Вениамин из-за соседнего стола, и Евгений Борисович вздрагивает, выдернутый из плоского бумажного мира.
– Да по-любому пластика и косметика, – щурится он недоверчиво.
– Может быть, – соглашается собеседник. – На папины деньги я б тоже, может, сделал себе парочку операций…
Евгений Борисович смотрит на напарника изумленно.
Вениамин торопливо пьет кофе из памятной кружки и делает вид, что читает перевернутый листок со свидетельскими показаниями.
Когда на обложку легла последняя страница, Евгений Борисович отложил дело в сторону и закурил. Теперь становилось понятным, почему этот томик занимал центральное место на полке, старательно отряхаемый от пыли и загромождения другими делами. Это была история местного Робин Гуда, борца за справедливость, только вместо денег он отбирал электричество и вряд ли потом его кому-то отдавал.
У каждого Робин Гуда есть своя леди Мэриан, с усмешкой подумал он. Но какого черта самопальный разбойник может быть замешан в его деле? Найдешь ответ на этот вопрос – найдешь и его самого, уверял себя участковый. Где-то в глубине серой милицейской души зарождался охотничий азарт. Где-то в глубине души грезилась кружка с надписью «Лучшему сотруднику отдела», ровно в два раза больше, чем Венина.
Пора было приступать к не совсем законным методам добычи информации.
Вислый сидел на своем привычном рабочем месте. Спиной он подпирал светофор на ржавом столбе, сложенными по-турецки ногами – картонную табличку с жалостливым безграмотным текстом. В помятой фетровой шляпе белели бумажные десятки и золотистая чешуя мелочи. Еще одна помятая фетровая шляпа венчала худую голову, усеянную бело-рыжими клочками волос. Откуда у бездомного две одинаковые фетровые шляпы, никто не знал, как и то, в какой момент к бродяге прицепилось это прозвище.
Евгений Борисович ухмыльнулся. Носком ботинка подопнул копилку. Вислый забубнил проклятия, но, подняв голову, замолчал: суровый нрав участкового известен ему на собственной шкуре. Или скорее на содержимом обеих фетровых шляп. Лишиться дневной выручки было даже больнее.
– Есть разговор.
Когда он говорит это таким тоном, без привычного фальшиво-дружеского «Ну что, как сидится?» – это означает, что ему нужна не половина дневной доли, как уговорено, а что-то еще. По огоньку в глазах стало понятно, что товарищ в погонах подсел на конька, на котором обычно его не увидишь.
– Пошли, – со вздохом отозвался Вислый, сгреб под полы залатанного советского ватника рабочие инструменты. Поднялся, забрал, бережно отряхнув от снега, стылую картонку. Рабочее место следовало содержать в чистоте, даже если эта чистота находится возле немытого тела.
Столовая «Диетическая» называлась так не потому, что в ней могли питаться больные диабетом или язвенники. Скорее тут имелась в виду диета для тех, у кого денег совсем немного. С десяти до семи в зале, оклеенном красными и белыми квадратами, сидели люди разной степени вынужденности. Студенты в тонких пуховиках. Старухи в многослойных шалях. Цыганки с бесконечным выводком детей. И – коллеги Вислого по несчастью.