Традиции & авангард. Выпуск № 3
Шрифт:
– Ты тут не главный, – огрызается Венеамин, но все-таки послушно, хотя и медленно идет за напарником.
В темном доме морозно. Это, видно, должен быть холл. В пустой лифтовой шахте навалило снега, воздух гуляет в ней как в трубе. По углам стыдливо распихан мусор. «Как будто прибрался кто», – шепчет про себя Евгений Борисович. Вдоль стены, еле заметный, крадется черный толстый провод и выбегает в не зашитый дверью проем.
Веня направляет на стену смартфоновский фонарик.
Кружок выдирает из темноты короткую надпись, нарисованную баллончиком.
– Смотри-ка, –
Евгений Борисович прижимает палец к губам. Напарник замолкает, скептично провожая его взгляд наверх. В тишине только завывает ветер, пронизывающий этаж насквозь, как нитка игольное ушко.
– Ничего тут нет, – бормочет он растерянно. – Мы обошли здесь все.
Второй полицейский выходит наружу из недостроя в прямоугольную арку. Там, за ней, должен был вырасти внутренний двор с ровными грядками парковки и островком детской площадки, а пока пусто. Большое снежное поле, обрамленное голым кустарником и заворачивающимися в букву «п» корпусами.
– Эй! тут есть пожарная лестница! – кричит он, и ветер радостно и послушно приносит его слова Евгению Борисовичу. – И эти, как их… санки.
…Голова болела, как будто накануне они распили не «Молоко любимой женщины», а слезы какой-то загадочной ведьмы. Настенные часы лениво перемахнули на двенадцатый час. По комнате летал ощутимый холодный ветерок из незакрытого окошка.
– Дуня, просыпайся, – кликнула Анастасия в сторону кроватки у окна. Кроватка промолчала, не зашевелилась, не покачнулась.
Приподнявшись на исшрамленном простыней локте, женщина всмотрелась. Наспех накинутое покрывало. Подушка уголком, как учил отец.
– Ушла, значит, – проговорила женщина.
Неловко встала с кровати.
Даром что полдень – зимой потемки почти весь день. Солнце едва пробивалось сквозь снежные тучи и шторы. И те, и те, казалось, повисли в этом мире навечно. Она все-таки раздернула тонкие занавески, и сначала даже прищурилась с непривычки: белое все слепило.
В зеркале на неё глядела испуганная чужая женщина с опухшими щеками и темной подглазницей. Может, и хорошо, что Дуня уже ушла: Насте каждый раз было стыдно в похмельные субботы.
– Погуляет два часа и вернется, – шепнула она темноте.
Район тут тихий, додумала она. Спальный.
Червячок продолжал точить её изнутри. Ещё раз заглянув в пыльное стекло, она пообещала отражению вслух:
– Сейчас только приведу себя в порядок – и пойду.
Вывернула холодный кран: ледяная вода обожгла лицо и руки, зато сразу улетучился сон.
Подмигнула пушистыми мокрыми ресницами. Сразу вспомнила Володю: он всегда восхищался ресницами. Нет, и волосами тоже, и фигурой, и всем остальным, но ресницами в особенности. «Лучший подарок на день рождения», – восхищенно говорил он, когда пятнадцать лет назад она вместо поцелуя уткнулась в его щеку лбом и несколько раз сомкнула веки. Он называл это поцелуем бабочки, и звучало это жутко романтично.
А еще спустя пять лет – Дуня.
Настя прошла на кухню, нажала кнопку чайника. Вода внутри неохотно зашуршала. Женщина прижала оконную створку к раме, повернула ручку – наконец потихоньку стало возвращаться тепло. Тепло исходило невидимыми волнами от чайника, от ребристого радиатора, от оборотной стороны холодильника – черной металлической сетки. На лицевой стороне холодильника розовым пятном мерцал календарь с обведенной датой.
Сегодняшней датой. Красный прямоугольник бегунка и неровный фломастеровый кружочек совпали.
– С днем рождения, Володя, – прошептала Анастасия тихо.
К черту чай.
Она стащила с полки открытое еще со вчера розовое крымское. Пробки у «импортозамещающего» ни к черту – никакой роскоши, суровый гладкий пластик, но правило есть правило, и пробка ложится в вазу к своим соседкам.
Она помнит, когда туда легла первая – в день, когда Володя пришел домой с новеньким договором и блестящим буклетом.
– Заживем как люди! – радостно говорил он, а она целовала его ресницами.
С тех пор прошло триста шестьдесят две пробки.
Глава 9. Место встречи
…Второе пробуждение было таким же внезапным, как и первое, и тоже от сквозняка. Она дернула во сне холодной ногой и очнулась – только теперь уже в темной комнате. Часы настойчиво двигались к шести.
– Дуня, – шепнула женщина.
Бок колол острый угол. Она нащупала книгу под покрывалом, вытащила. В сумерках ничего не видать – дотянулась до шнурка на советской настенной лампе. Желтый свет вырвал яркую глянцевую обложку: приклеенные из других фотографий дети на фоне нарядного дома. Синие, красные, желтые балконы делали его похожим на гигантский кубик Рубика.
– Наш дом, – сказала Анастасия.
Откинула журнал прочь. Крыльями разлетелась обложка, но журнал все равно приземлился на ковер. Дети продолжали бежать в неведомую пустоту.
«Надо её найти», – думала она устало.
Голова разрывалась, язык пересох. Пустая бутылка выглядывала из-под дивана насмешливо, будто дразнясь. Настя ударила её пяткой, и с жалобным бряканьем она укатилась к стене.
– Наверное, с Ваней гуляет, – рассуждала она вслух. – Да, точно.
Так ведь уже бывало раньше, шевелилось в памяти. Не о чем волноваться.
Тряхнула головой – и боль внутри перекатилась тяжелым шаром – так, что Настя сжала зубы, тихонько заныла. Откинулась на подушку – обратно – свет рисовал на потолке ровный круг, проходя сквозь колпак лампы. Нельзя, нельзя спать.
Женщина скрипнула челюстью – как будто это движение, подсмотренное в фильмах – должно было придать решимости. Села – почти рывком, почти не обращая внимания на очередной тяжелый раскат в костяном своде. Фух, вот и все. Идти, искать. Просто пройти по району, да. Не могли ведь ребята уйти далеко?