Традиционализм, либерализм и неонацизм в пространстве актуальной политики
Шрифт:
Когда «модернизация» превращается в идеологему, мы получаем современный аналог первобытного культа, где слово не указывает на явление, но становится сакральным понятием, которое покрывает наличную реальность и оправдывает любую политику. Понятая подобным образом «модернизация» начинает служить почти мистическим объяснением для таких неприглядных вещей, как наступление на семейные ценности, борьба с православной Церковью, разгром фундаментальной науки и образования. В последнем случае мы имеем дело с возвратом к концепции «навыки вместо знаний», уже нанёсшей серьёзный урон образованию в СССР 1920-х гг. и сегодня вновь поднятой на щит.
Само слово «модернизация» всё чаще становится фетишем, как в советское время слово «революция». По
Концепт «модернизации без традиции» спекулятивен, он не даёт толчков к развитию. Бесконечное жонглирование такими терминами, как «инновации», «технопарки», «интеллектуальные центры», лишь подчёркивает словесно-пропагандистский характер данного комплекса идей, тесно связанного с политической и экономической доктриной неолиберализма. С победой культа модернизации в России становится всё менее вероятной собственно модернизация. В действительности ничего не модернизируется, да и как можно что-то модернизировать, одновременно громя Академию наук, используя тестовый метод проверки знаний в рамках ЕГЭ или пошагово вводя платное образование? В результате экономика, наука, социальная сфера деградируют. Но обыватель верит в «модернизацию» как в пришествие мессии. Точно так же в 1990-е годы он верил во всесилие «невидимой руки рынка». Всё объявляется ничтожным по сравнению с главной идеей, всё приносится на алтарь: традиция, вера, мораль, наконец, сама модернизация – настоящая, без кавычек и оккультного ореола.
Тенденция эта почти повсеместная. Но именно в России процесс идёт такими темпами, как нигде более в западном мире. Под нож мнимой модернизации пускается пенсионная система и здравоохранение, сливаются друг с другом («оптимизируются») учреждения, образование и лечение становятся платными. Вместо обычного имущественного расслоения, допустимого в разумных пределах, культивируется изначально неравный доступ к социальным благам и институтам, социальная сегрегация. Так в «модернизируемом» обществе утверждается новая сословность, и становится понятно, какой политический тренд обслуживает описанная идеология. В мире немало стран, где проблема всеобщей грамотности ещё не решена. Россия же рискует расстаться со своим давним достижением, чтобы затем решать проблему грамотности повторно.
Сегодня в сторону псевдомодернизации толкают и Церковь. Её хотят заставить принять секулярный конкордат, расколоть паству на социальные группы. Это опасная тенденция. Нападая на Церковь и исторически присущее России православие, нападают на самом деле на традиционализм как таковой. Даже традиционалисты атеистического направления ощутили на себе это давление [23].
Общество пытаются убедить в том, что традиция – это нечто неподвижное и косное, вечный страх перемен. Но это крайне недобросовестная точка зрения.
Современная традициология подтверждает: «Позиция, противопоставляющая традиции и новации, глобализирующееся общество и общество традиционное, является устаревшей. Её сторонники часто выпускают из вида феномен модификации традиций…» [12, с. 58]; «традиция имеет потенциал изменчивости, адаптации» [12, с. 6].
Традиция постоянно пребывает в развитии. Но развивается она не под внешним руководством, а на основе внутренних интеллектуальных ресурсов. Именно поэтому национальные пути модернизации разных обществ могут пересекаться, но никогда не предполагают намеренного подражания. Где есть подражание, там модернизация невозможна.
Прочный базис традиции – вот что лежит в основе настоящей модернизации. Желание разорвать очевидные диалектические связи между понятиями – признак интеллектуальной безответственности. Настоящая, а не лозунговая
Известно, какую огромную организующую роль играет протестантизм в самосознании американского общества – как масс, так и политических элит. Даже в высказываниях американских президентов есть признаки этого влияния, в частности, в утрированных высказываниях о «божественных предначертаниях» (Джордж Буш) или в концепции Manifest Destiny для Америки. Всё это, несмотря на кризисные явления в мировой экономике, не только не мешает, но напротив, помогает социальному, политическому, научно-техническому прогрессу США.
Модернизация настоящая, не газетная – это часть традиции, часть механизма исторической преемственности, а не их отрицание. В устойчивом и стабильном обществе помимо контрактных отношений задействован механизм традиции, то есть осознанной (а не спонтанной) исторической преемственности коллективного опыта. В таком социуме складывается особый тип человеческих отношений. Эти отношения подобны отношениям дальних родственников и составляют следующий по счету уровень социальных связей вслед за семейными и родственными.
Если общество ориентировано на живую, динамичную традицию, это исключает застывшую патриархальность, сиюминутные выгоды и узкие групповые интересы, а кроме того – безудержный утопизм в выборе будущего. Такое общество можно назвать «большим социумом». Большому социуму необходимы верность национальным ценностям и культурным символам, политическая воля в принятии решений, историческое чутьё и стратегическое мышление в выборе будущего.
В доказательство данного тезиса приведём пример «от обратного». Коммунистическая индустриализация в СССР проводилась без учёта традиции. Ей в жертву была принесена одна из общественных групп – крестьянство, что выразилось, в частности, в крайне уродливом явлении «коллективизации». Это типичный пример модернизации без учёта традиции. Именно поэтому советская индустриализация оказалась недолговечной, а возникшие на её основе элементы социального государства остались лишь временным достижением. И это достижение было легко демонтировано в 1990-е годы, в период некомпетентного и губительного для страны экономического курса. Пренебрежение традицией сыграло и пагубную роль в культуре. Когда советский проект закончился, значительную часть российского общества составляли люди со стёртой идентичностью.
Секрет подлинного традиционализма в том, что «точка сборки» традиции никогда не находится в одном и том же месте. Она перемещается вместе с накоплением социального опыта и формированием социальных практик. Как бы ни хотелось некоторым нашим оппонентам представить традицию памятником самой себе, это не соответствует действительности.
Традиция пребывает в постоянном движении.
Вместе с тем всё ценное, что было накоплено, остаётся в распоряжении общества. Даже в случае кардинальных сдвигов общественной парадигмы прежний опыт не отбрасывается, но получает новое место и новую роль в новых условиях. Всё новое важно, всё старое необходимо. Этот принцип следует назвать принципом «комбинированного развития». Прежде он был более характерен для культурных практик, чем для социальных и политических институтов. Задача состоит в том, чтобы в ближайшее время сделать этот принцип универсальным.
Моральные ценности, в нашем случае христианские, остаются неизменными. Они скрепляют каркас традиции, не дают ей рассыпаться и распасться. Граница между полем традиции и полем релятивистского сознания сегодня видна очень отчётливо. Она легко различима, несмотря на попытки интеллектуалов постмодернистской школы спрятать эту границу за эффектами квазинаучной риторики, сомнительными социологическими исследованиями и культур-расистскими доктринами, подобными фукуямовскому «концу истории».
Для нормального развития общества необходимо искать и находить в каждой эпохе, культурном феномене и в каждой исторической ситуации точку сборки традиции.