Траектория судьбы
Шрифт:
В процессе проведенной приватизации нашего завода я, как и многие работающие на нем, получил некоторое количество акций, которые не дали мне ни власти, ни дивидендов. Поэтому собственником предприятия, которое выпускало и выпускает разработанное мною и носящее мое имя оружие, я так и не стал – капитализация этого производства не сделала из меня капиталиста…
Процессы, связанные со стремительным переходом страны из мира народной, общественной собственности в мир частной собственности, воспринимаются мной болезненно. И не потому, что я против появления людей состоятельных, обладающих капиталом. Нет! Но не могу я смириться с тем, что богатство, которое создавалось многие годы, многими поколениями
Что тут говорить? Всему миру известно понятие «новые русские»! Жаль, что в этом случае синонимом хорошему слову «новые» является слово «плохие»…
Произошедшие изменения в жизни России поставили в особо сложные условия тех, кто уже не в силах как-либо изменить свою жизнь. Я имею в виду людей моего возраста, моего поколения. Трудно стало им ориентироваться в постоянно меняющейся обстановке, в нестабильности политической, экономической и правовой жизни страны. И нет ничего удивительного в том, что они, воспитанные в духе патриотизма, гражданского долга и самопожертвования оказались самыми беззащитными и потерянными в сегодняшней России.
Как и многие мои ровесники, работая над созданием оружия для защиты рубежей своей страны, я всегда руководствовался идеей бескорыстного служения Отечеству, народу. Мне посчастливилось прожить трудную, но очень интересную жизнь, со взлетами и падениями, с победными фанфарами и бессовестной клеветой…
С гордостью скажу: результат моего творчества – созданный комплекс стрелкового оружия России, носящий мое имя, завоевал себе мировое признание. На рубеже веков французская газета «Либерасьон» назвала автомат Калашникова одним из выдающихся изобретений ХХ века. Всемирная известность моего имени – это итог всей моей жизни и все мое богатство, которое я оставлю в наследство своей стране, своим потомкам.
До горбачевской «перестройки» я не мог себе и представить, что мировая известность имени будет нуждаться в защите, что появится множество желающих воспользоваться им, что я могу оказаться втянутым в какие-либо конфликтные ситуации.
Уверен, что подобное положение – есть следствие нашей прежней закрытости и общей юридической безграмотности. В 1990 году, впервые оказавшись в США, я отверг предложение американских друзей зарегистрировать мое имя как собственную Торговую марку и тем самым положил начало всем дальнейшим неприятностям.
Сделал я это исключительно из-за своей преданности России, считая, что страна должна владеть всем, что у меня есть. Никогда личные интересы не были для меня важнее интересов Отечества! Я и сегодня не поменял своего мнения. Вот только жаль, что в настоящее время Россия не может (или не хочет?..) защитить свое богатство, закрывая глаза на то, как оно растаскивается в разные стороны.
Не знаю, сможет ли меня понять человек, не знакомый с подобными «социалистическими» идеями, но эти идеи и явились той основой, на которой строились все мои «капиталистические» приключения…
Признаюсь, когда осенью 1992 года мне сообщили о том, что на уровне Правительства России решается вопрос о создании Акционерного общества «Калашников», я испытал даже некоторую гордость. При разговорах в кабинетах больших начальников с особой важностью произносилось новое слово «фирма», которое в то время звучало «по западному»: надежно и деловито. Хотя лично для меня аргументы приводились старые, «социалистические»: «Надо для страны, для заводов, для тех людей, что оказались без работы и без зарплаты!»
Предполагалось, что в АО «Калашников» войдут все предприятия нашей Удмуртской
Я согласился, …не оговорив никаких условий передачи имени. Мне предложили занять должность президента и я посчитал это вполне достаточным для того, чтобы в дальнейшем контролировать использование имени. И только позже понял, что совершил ошибку, исправить которую было уже нельзя. Фирма с моим именем начала жить самостоятельной жизнью, а контролировать ее деятельность я не имел никакого права – это не было предусмотрено ни уставными документами, ни моей почетной президентской должностью…
Обстоятельства, в силу которых фирма не смогла экспортировать оружие и другую военную технику за рубеж, спасли мое положение. Так что никто никому не продал этот специфический товар «от Калашникова».
Это была первая, но далеко не последняя попытка использования моего имени в коммерческих целях. Много раз меня подводило обостренное чувство патриотизма.
Помню, как во время визита в Болгарию в марте 1995 года я посетил знаменитую Шипку – место, дорогое для каждого русского человека. В отель я возвратился растроганный думами о трагической судьбе России, ее народа, ее воинов. В этом-то настроении меня и застали молодые люди, представившиеся патриотами болгаро-российской дружбы. Они создали фонд «Шипка» и планировали сделать много добрых и нужных дел в Болгарии. А меня попросили стать почетным председателем фонда, вручив его Устав и Лист-обращение ко всем гражданам, предприятиям, органам государственной власти и средствам массовой информации России и Болгарии. В обращении излагались благородные цели и задачи фонда. Обращение заканчивалось словами: «Принимая и горячо поддерживая цели Фонда, а также твердо веря в добрые намерения и успех молодых людей – его учредителей, прошу Вас помочь, насколько это в Ваших возможностях и соответствует Вашему отношению к целям и задачам Фонда «Шипка». Каждый лев (рубль), предоставленный Фонду, будет с гарантией использован на достижение его идеальных целей и прежде всего – упрочнения дружбы между молодыми людьми Болгарии и России – будущего обеих стран. Предварительно выражая Вам благодарность, остаюсь с уважением: Почетный председатель Фонда «Шипка» М. Калашников».
Сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что не должен был подписывать такой документ. Но тогда, обуреваемый патриотическими чувствами после посещения Шипки, я воспринял это как то единственное, что могу сделать в память павших за свободу Болгарии российских воинов. И я подписал…
Дома, рассказывая дочери о поездке, я достал болгарские бумаги. Мы начали читать их вслух, обсуждая каждую фразу. В конце этой работы я понял, что поступил слишком опрометчиво, доверившись своим чувствам, а не разуму. Из Устава фонда мы узнали, что его создали четыре болгарских гражданина за полмесяца до моего приезда, и никакой Почетный председатель в Фонде не предусмотрен…
Причин для того, чтобы огорчиться, было немало: подписать незнакомым людям воззвание на сбор денег? Конечно, нельзя было этого делать, не имея уверенности в том, что мне будет известно об их получении и расходовании! Все произошедшее со мной в Болгарии принимало свое истинное значение: картина вырисовывалась не в мою пользу, да и не в пользу молодых болгар.
Эта история не уникальна по своей обманной сути. Но эти болгарские бумаги я храню в своем архиве, как документы, подтверждающие непростой путь моего перехода из социализма в капитализм. Признаюсь, горько мне писать эти строки, но это наша современная жизнь, во всех ее «капиталистических» проявлениях и опасностях…