Траектория

Леонидов Александр

— Да, мы знакомы.

— Очень хороший человек,— словно споря со мной, произносят Вера Николаевна.— Мы же для него никто, а он приехал в такую даль, целый чемодан гостинцев привез: мясо копченое, мед горный, орехи...

— Где он сейчас?

— Встал пораньше, по магазинам пошел. Колбасы ему заказали и кукурузных палочек...

Почти не снижая скорости, подъезжаю к разномастной очереди у приемного пункта. Спрашиваю у Хохловой:

— Здесь?

— Вторым стоит.

Расслабленно откидываюсь в кресле,

— Подождем...

Вторым

в очереди стоит худой, ниже среднего роста мужчина. Рядом с его подшитыми валенками с загнутыми голенищами лежит на санках огромный рюкзак. Мужчина ловким рывком закидывает рюкзак на прилавок и спорыми движениями выставляет бутылки. Получив деньга, задирает вверх острый подбородок, очевидно, еще раз прикидывая, сходятся ли его подсчеты с расчетом приемщицы, скручивает рюкзак, берется за санки.

Жду, когда он отойдет от киоска шагов па тридцать, и осторожно трогаюсь за ним. Поравнявшись, открываю дверцу.

— Гражданин, можно вас на минуточку?

— Пожалуйста,— останавливается он.

Изучив мое удостоверение, мужчина оторопело оглядывается по сторонам, затем кривится:

— Что, бутылки нельзя сдавать?.. Все думают, если бутылки сдает, значит, алкоголик. Никогда не пил, а теперь и вовсе не могу. Здоровье не позволяет. Если хотите знать, третий год на инвалидности сижу! А бутылки вот — собираю…

— Вам эта женщина знакома? — указываю на сидящую в кабине Вору Николаевну.

Мужчина подается к стеклу.

— Знакома. Я у нее спецодежду забирал,— он понижает голос,— муж у нее на стройке погиб.

— Откуда вам это известно?

— Так тот мужик сказал, который попросил сходить. Я у ларька стоял, подходит он ко мне — невысокого роста, пожилой, но коренастый такой,— худой мужчина смущенно скребет плохо выбритую щеку,— Меня почему-то часто за алкоголика принимают... Вот и он, видать, принял. Сходи, говорит, по такому-то адресу, возьми у хозяйки спецодежду, а то мне неудобно, товарищ погиб, а одежда на мне числится. Если его жена меня увидит, разные охи начнутся, а тебя она не знает. А я, говорит, не обижу, на бутылку дам. Черт с тобой, думаю, если у тебя пятерки лишние...

— Опознать того гражданина сможете? — перебиваю я.

— Смогу, на зрительную память не жалуюсь.

— Вы не против, если сейчас же проедем в прокуратуру?

— Пожалуйста,— мнется он,— только у меня... саночки...

— А мы их в багажник.

Хохлова перебирается на заднее сиденье, а свидетель, вежливо поздоровавшись с ней, занимает место рядом со мной.

Хлопаю дверцей, и вдруг меня осеняет. Оборачиваюсь к Вере Николаевне:

— Данилов не спрашивал, где находится стройка?

— Спрашивал. Я ему объяснила, как туда добраться... Не надо было?

Приходится нарушать правила дорожного движения.

Машина влетает на территорию строительного участка и, проехав юзом несколько метров, замирает у вагончика. Мои пассажиры, испуганные гонкой и совсем не понимающие, чем она вызвана, облегченно вздыхают.

Но мне не до них. Выскочив из «Нивы», слышу глухие удары о стенку вагончика. Бросаюсь к двери.

Кажется, успела вовремя. Гость из Шадринки, схватив своими ручищами Репикова за отвороты телогрейки так, что ноги того беспомощно брыкаются в воздухе, а испуганно-злые глаза вот- вот выскочат из орбит, размеренно бьет его о стену и спрашивает:

— Где Тимоха?!

Репиков не отвечает. Его губы крепко, до синевы, сжаты, и сейчас он совсем но похож на добродушного плотника Дементьича, который с таким сожалением рассказывал мне о «несчастном» случае с Хохловым.

— Михаил! — кричу я, повиснув на руке шадринского гостя.— Прекратите!

Он замечает меня, и его хватка слабеет. Это я понимаю, видя, как ноги Репикова медленно опускаются на пол. На лице Михаила Данилова столько горя и отчаяния, что хочется тут же обрадовать его известием о брате, но сделать этого пока не ногу. Мешает присутствие Репикова, которому рано знать о том, что тот, под чьим именем он прожил несколько лет, жив.

Немного придя в себя, Репиков сердито сбрасывает руки Михаила Дементьевича.

— Товарищ следователь, может, вы объясните, в чем дело?

Его удивление столь неподдельно, что на меня холодной волной накатывает неизвестно откуда взявшееся сомнение. Отгоняю все вздорные мысли, говорю:

— Объясню... Только для этого вам придется проехать со мной.

— Я же на работе,— поправляя съехавшую набок каску, пытается улыбнуться Репиков.

Конечно, не всегда целесообразно сообщать подозреваемым о том, зачем их приглашают в прокуратуру. Могут возникнуть ненужные осложнения. Но меня начинает раздражать невинная физиономия Репикова, да и присутствие тракториста Данилова вселяет уверенность, что осложнений не предвидится.

— С этого часа,— я подношу к лицу Репикова. циферблат с прыгающей по нему секундной стрелкой,— можете считать себя задержанным. Проходите в машину.

Репиков дергает плечом и под тяжелым взглядом Данилова поворачивается к двери, в которую в этот момент входит кудрявый Бабарыкин.

— Здрасьте,— широко улыбается он.

Оглядываю его крепкую фигуру и думаю, что появился он как нельзя кстати.

— Владимир, не могли бы вы мне помочь?

— А чё?

— Нужно доставить преступника в милицию.

Бабарыкин непонимающе косится на гостя из Шадринки. Поясняю:

— Доставить гражданина, известного вам как плотник Дементьич.

Бабарыкин озадаченно выпячивает нижнюю губу, смотрит на Репикова. Тот пренебрежительно хмыкает. На лице Бабарыкина появляется понимание, он хмуро выдыхает:

— У, хитромудрина старая!..

Прерывая затянувшуюся паузу, негромко бросаю:

— Руки.

И Репиков, сам того не сознавая, привычным движением закладывает их за спину. Это лишний раз убеждает, что я имею дело с человеком, знакомым с местами лишения свободы не понаслышке.