Траектория
Шрифт:
Илюхин охотно отвечает:
— Я в автоколонне работал, шофером. Мы обслуживали тресты, торги, большие магазины. Продукты по точкам развозили. Иногда посылали и в «Дубраву», где Репиков экспедитором был. Там с ним и познакомились.
— Сдружились?
— Не очень. Здоровались, разговаривали. Как обычно... Вместе же ездили за продуктами для кафе.
— Ну и как же это у вас получилось с тушенкой?
— По дурости... Приехали с дядей Веней, то есть с Репиковым, на мясокомбинат. Надо было несколько ящиков колбасы получить. Я под загрузку встал, а он пошел документы оформлять. Смотрю, грузчики уже набрались, пьяные, значит. А мне какое дело? Прилег
— Так ничего и не сообразили?
Илюхин теребит в руках шапку.
— Как вам сказать?..
— Как было, тан и скажите,— говорю я.— Наказание вы уже отбываете, приговор, хотя вы и жаловались, оставлен без изменения. Сейчас-то зачем темнить?
— Ну, догадался,— с трудом выговаривает Илюхин.
— Почему же не остановили Репикова? — сухо вставляет Павел.
— Пытался... За ворота выехали, я было взад пятки, прокумекал маленько, что к чему. Да куда там! Он как накинулся, как давай меня честить. Дурак, кричит, жизни не нюхал. Подумай, дескать, своей башкой. Ведь это все равно, что «Волгу» в «Спринт» выиграть! А нам даже билет вытягивать не пришлось!.. Я его стал просить: давай назад отвезем. Спрашивает: за ворота вывез? Ну, говорю, вывез. Иди, говорит, теперь доказывай, все одно посадят, а то и вышка. С расхитителями сейчас строго, даже директора Елисеевского магазина в Москве расстреляли, а тебя-то и подавно... Пока он мне все это талдычил, мы уже километров пять от комбината отъехали. Одним словом, согласился я... Приехали на базу какого-то ОРСа, название сейчас а не помню. Вышел к нам Сурков этот, на суде мы с ним рядышком сидели. Пошушукались они. Втроем сгрузили мы тушенку, я с территории выехал. Потом пришел Репиков и дал мне две тысячи.
— А получилось хищение в особо крупных размерах, то есть на сумму свыше десяти тысяч рублей,— хмыкает Черный.
— А Репиков не обсчитал вас при дележе? — догадавшись, к чему клонит Паша Черный, спрашиваю я.
— Точно! — выдыхает Илюхин.— Наверняка, обсчитал! Я думал, что это Сурков врет суду, прибедняется, будто Репиков с него много взял — восемь тысяч.
— Что было дальше?
— Доработали до конца дня, загнал машину в гараж, пошли в вокзальный ресторан.
— При таких деньгах — очень скромный выбор,— роняю я.
Илюхин невесело усмехается.
— Это точно... Меня туда дядя Веня затянул. С башлями, говорит, светиться не стоит. А на вокзале все проезжие, в глаза бросаться не будем.
— За столиком вы одни были?
— Нет, с каким-то деревенским мужиком пили, он все на жизнь свою жаловался, вроде брат его объегорил с наследством, а у самого двенадцать тысяч оказалось в кармане,— говорит Илюхин и с горечью добавляет: — Я здесь за две сижу...
— Во-первых, не за две, а во-вторых, те двенадцать были законные, а у вас — ворованные,— ставит его на место Чёрный.— Кстати, откуда вам известно, сколько у него было денег?
— Напился он как дурак и давай хвастать.
— Как на это Репиков реагировал?— спрашиваю я.
— Да я толком и не знаю... Тоже пьяный был, страх прогонял.— Он опускает глаза и отворачивается к окну, за которым виднеется крыша приземистого здания.
Продолжая задавать вопросы, мы с Павлом выясняем, как Илюхин с Репиковым и Даниловым
— Где вы с ним расстались?
— На углу моего дома... Я поднялся к себе на пятый этаж. Звоню, а вместо жены дверь два милиционера открывают. Спьяну даже зашумел на них, забыл про эту чертову тушенку. Подхватили они меня и — вниз. Из подъезда вышли, гляжу, а дядя Веня еще не ушел, стоит в палисадничке под деревом. Как нас увидел, сразу на землю упал... Вот так и расстались.
— Значит, Репиков видел, как вас задержали,— задумчиво произношу я.— Случайно ли он там стоял?..
На мой риторический вопрос ровным голосом отвечает Черный:
— С такой биографией случайно ничего не делают. Наверняка именно в этот момент у него и возникла мысль в очередной раз сменить документы и фамилию.
— Как знать, может, и раньше, ведь он знал о двенадцати тысячах еще в ресторане,— все так же задумчиво возражаю я.
Илюхин, оставленный без нашего внимания, ничего толком не понимает, хлопает своими по- детски голубыми глазами н смотрит то на меня, то на оперуполномоченного.
33.
Справка Информационного центра УВД о судимостях Репикова, копия приговора в отношении Илюхина и Суркова, протоколы допросов Тимофея Данилова, деда Кондрата, документы, выписки, копии, справки... Хорошо, что в отцовский «дипломат» все входит. Где же билет на поезд? Перерываю сумочку вверх дном, нахожу билет на столе и успокаиваюсь.
Скоро должен появиться Паша Черный. И зачем только я согласилась, чтобы он меня провожал? Надо было отказаться. Лучше уезжать, не прощаясь. Ведь понимаю же, что правлюсь ему... Но что из всего этого может получиться?.. Какие только глупости не лезут в голову, когда ждешь и ничего не делаешь! Ничего не было, быть не могло и не будет. Меня ждет Толик. Я его люблю. Давно, окончательно и бесповоротно. Это вполне объективная реальность, которая не зависит от нашей, то бишь от моей воли.
Поставив точку, заставляю себя улыбнуться, энергично, с шумом щелкнуть замками, переставить «дипломат» ближе к двери, придирчиво осмотреть себя в зеркало, поправить челку и подмигнуть своему грустному отражению.
Павел точен.
— Я всегда считала, что с цветами встречают,— говорю и с негодованием слышу, что мой голос излишне приветлив.
— И провожают тоже,— улыбается он, протягивая три алых, как закат, гвоздики.
Выходим, из гостиницы и садимся в ожидающее нас такси.
Едем молча. Лишь совсем недалеко от вокзала Черный негромко, так, чтобы не слышал водитель, произносит:
— Лариса Михайловна, а ведь вы меня обманули…
— Неужели я на это способна?
— Вы сказали, что замужем. Обычно замужние женщины стараются подчеркнуть свою свободу, а вы…
— Когда речь заходит о женщинах,— усмехаюсь я,— про слово «обычно» лучше не вспоминать, оно теряет свой смысл... Интересно, чем же я себя выдала?
— Мы заходили в магазины, но вы не сделали ни одной покупки, которая бы свидетельствовала о наличии у вас семьи.
— А мужская сорочка?
— Мало ли...— пожимает плечами Павел, хочет еще что-то сказать, но такси резко останавливается.
— Приехали,— не оборачиваясь, бросает водитель.
На перроне холодный воздух беспощадно сжимает головки гвоздик. Они постепенно вянут, теряя краски, становятся похожими на тряпичные цветы, которые забыли подкрахмалить.