Траектория
Шрифт:
Вспомнив неоднократные просьбы мамы быть осторожной в борьбе с преступниками, которые, как она считает, всегда носят в карманах пистолеты и финские ножи и только и думают, как бы половчее расправиться со следователем Приваловой, прошу Михаила Дементьевича посмотреть, нет ли чего колюще-режущего у Репикова. Бабарыкин крепко держит Репикова за плечо, а Данилов неумело, зато очень обстоятельно, под взглядами притихших в кабине Веры Николаевны и собирателя стеклотары, обследует одежду задержанного.
— Нет ничего
Записываю адрес, фамилию, имя и отчество собирателя бутылок и прощаюсь, извинившись, с ним и с Хохловой.
Репиков ужо сидит на заднем сиденье, стиснутый с двух сторон моими добровольными помощниками. .
35.
Приветствую капитана — дежурного по райотделу. Услышав мою просьбу принять задержанного, он хмурится, вероятно, представляя все формальности, но ничего не поделаешь — соглашается:
— Куда денешься... Только вы с санкцией поторопитесь.
Вошедшие в роль Бабарыкин и Михаил Данилов довольно бесцеремонно выталкивают Репикова из машины, крепко, так, что у того кривятся губы, берут под руки и вводят в дежурную часть.
Только когда за Репиковым захлопывается дверь, облегченно вздыхаю. Постановление о задержании — не проблема.
Благодарю кудрявого Бабарыкина за помощь, и мы с Даниловым идем к машине. Михаил Дементьевич, глядя в землю, угрюмо спрашивает:
— Так это он Тимоху?..
Теперь можно говорить откровенно, и я рассказываю Данилову все, что мне известно о его старшем брате,
— Да вы что?! — вскидывается Данилов.— В Омске живет?.. К нам летом собирается... Здорово!.. Еду к нему, у меня еще три отгула!
Предлагаю Михаилу Дементьевичу подвезти его, но он отказывается и широкими шагами направляется в сторону виднеющегося неподалеку железнодорожного вокзала. За билетом до Омска...
К счастью, кардиограмма у шефа, нормальная. Об этом он сердито сообщает в ответ на мой вопрос о здоровье. Еще несколько минут он сетует на мнительность своей супруги и вероломство вступившего е ней в сговор водителя служебной машины, потом, оборвав себя на полуслове, бурчит:
— Докладывай, что привезла?
Послушно докладываю, а в конце прошу санкционировать два постановления — об аресте Репикова и об обыске в принадлежащем ему доме. Павел Петрович молча ставит росчерки в правом верхнем углу постановлений и, звучно подышав на печать, прикладывает ее к документам.
— Да-a, вряд ли мы добьемся от него чистосердечного призвания,— роняет он.
— Доказательств предостаточно.
Шеф морщится.
— Не будь такой самоуверенной.
Киваю и выскальзываю из кабинета.
Селиванов, услышав мою просьбу — помочь с обыском, тускнеет и показывает на два пухлых тома.
— У меня же сроки, Лариса Михайловна!
— Евгений Борисович,
Через тридцать минут мы с ним выпрыгиваем из «Нивы» у кирпичного особняка с голубыми ставнями, окруженного высоким забором из плотно пригнанных досок. Окинув дом грустным взглядом и, очевидно, прибросив объем предстоящей работы, Селиванов вздыхает:
— Не меньше трех комнат... Наверняка и погреб имеется... Беги за понятыми, я здесь подожду... .
Когда мы с понятыми входим и я, объяснив хозяйке дома цель визита, прошу выдать паспорт на имя Тимофея Дементьевича Данилова, ценности и другие предметы, могущие представлять интерес для следствия, она прижимает к груди руки с опухшими в суставах пальцами и растерянно лепечет:
— А что же я ему скажу?
— Поторопитесь, пожалуйста, гражданка,— сухо произносит Селиванов.
— Где же я это возьму? — затравленно уставившись на нас и медленно отступая в глубь комнаты, говорит она.— Он же потом с меня спросит...
— Ваш муж арестован,— сообщаю я.
— А как вернется?.. Он же мне не простит.
— Не вернется,— отрезает Селиванов, устало опускаясь на табурет.
— Ну, если так...
— Да-да, никак иначе,— кивает Евгений Борисович.
Хозяйка долго глядит на плохо выбритый подбородок моего коллеги, на тяжелые мешки под глазами, на резковато очерченный его рот и, словно набравшись уверенности, тихо произносит:
— Он мне не показывал, но я знаю... В погребе, под капустной бочкой.
Селиванов и хозяйка спускаются в погреб, а я с понятыми остаюсь в комнате. Мой коллега, с трудом сдвинув в сторону бочку, приподнимает находящуюся под ней крышку люка.
— Там выключатель справа должен быть,— подсказывает хозяйка.
Квадрат в полу погреба заливает яркий свет, но я, как ни стараюсь заглянуть, ничего не вижу, кроме сгорбленной спины Селиванова.
— Нахапал,— слышится его приглушенный голос.
Из погреба начинают появляться ковры, хрустальная посуда, мужские и женские шапки, импортная радиоаппаратура, а в довершение — потрепанный чемоданчик. С такими сейчас ходят машинисты. А раньше, должно быть, ходили балерины, потому что назывались они «балетками».
На глазах изумленных понятых извлекаю аз «балетки» несколько пачек сторублевых купюр и целый клубок золотых цепочек, кулонов, серег, колец. Пока разглядываю эти ценности, Селиванов, очевидно, исследовав до конца репиковский тайник, вылезает оттуда.
— Все? — строго спрашивает он хозяйку.
— Да,— едва слышно отвечает та.
Отрываюсь от очень утомительного занятия — пересчета добытых преступным путем денег, напоминаю:
— Паспорт?
— Сейчас принесу,— отзывается хозяйка и семенит к буфету.