Трагедия Цусимы
Шрифт:
Корейский пролив к западу от Цусимы — если не узкость, то все же что-то в этом роде, так как на протяжении 40 миль пути материк и прилегающие к нему отдельные о-ва южнокорейского архипелага приближаются к Цусиме на расстояние до 25 миль. Сколько помнится, и на эту дорогу «стратеги» указывать не решались.
Оставалось два пути: Корейский пролив к востоку от Цусимы и Лаперузов пролив.
И тот и другой имеют общий характер (наглядно выражаясь) системы двух воронок, соединенных узкими концами и круто раскрывающихся в обе стороны. Наикратчайшее расстояние между мысами Крильон (Сахалин) и Соя (Иезо) — 22 мили, но на SO от Крильона в дистанции 11 миль лежит пренеприятный «Камень Опасности», едва возвышающийся над поверхностью воды и поднимающийся круто, сразу с большой глубины, так что лот не может предупредить о приближении к нему. Обстоятельство крайне опасное при плавании в тумане, фактически уменьшающее ширину пролива почти вдвое. Что касается восточного рукава Корейского пролива, то в самой узкой его части — между южной оконечностью Цусимы
Кроме того, раструб восточной воронки Лаперузова пролива выходит не в океан, а в Охотское море и, так сказать, упирается в Курильскую гряду, которую, идя с океана, необходимо пересечь, чтобы достигнуть самого пролива. Люди, плававшие в водах Дальнего Востока (просят не смешивать с отбывавшими ценз), по личному опыту хорошо знают, а не-плававшие из лоции могут узнать, что такое Курильская гряда, особенно в весенние месяцы. Это царство тумана, про который моряки говорят: «Как молоко»…
Нашей «армаде», которая, даже в ясную погоду, при наилучших условиях плавания, с трудом сохраняла некоторое подобие строя, предстояло, идя в «молоке», пересечь Курильскую гряду, пройти неширокими (в смысле чистой воды) и плохо обследованными проливами между островами, удачно попасть в воронку Лаперузова пролива, счастливо миновать Камень Опасности и, выйдя на простор Японского моря, следовать во Владивосток (Насколько все это просто, наилучшей иллюстрацией может служить судьба нашего приза, парохода «Ольдгамия», который именно этим путем был отправлен во Владивосток. Вёл его опытный моряк коммерческого флота Т., имевший помощников по своему выбору. Он не попал в пролив, влетел на камни острова Урупа и был сожжен, чтобы не достаться японцам). Прошу заметить, что в данный момент я разбираю вопрос с точки зрения чисто навигационной, оставляя в стороне всякие соображения о возможных действиях со стороны японцев.
На подходе к Корейскому проливу никаких опасностей не было. Воронка его, в сторону Желтого моря, развертывается свободно во всю ширь последнего, равно как и в восточном направлении с 25 миль быстро переходит на 75 (здесь именно и разыгрался бой), а дальше — в Японское море. Есть где разгуляться (Стыдно сказать, но «из песни слова не выкинешь», почти через два года после боя при Цусиме мне пришлось слышать, как на заседании одного почтенного общества один почтенный лектор сравнивал этот бой с Саламинским сражением (!), искренне убежденный, что и он происходил в «узкости», куда корабли нашей эскадры «втягивались один за другим» (!), тогда как неприятель пользовался полной свободой маневрирования… О, милые соотечественники! кто вас до такой степени одурачил, что вам даже в голову не приходит справиться с картой и прикинуть расстояние циркулем? Лень, или… разучились, или уж так привыкли слепо верить всему, что напечатано с одобрения начальства?..). Возможное течение строго на учете. Безопасность плавания, в смысле навигационном, обеспечена. Чем гуще туман, чем хуже погода, тем лучше для нас. Здесь, на этом просторе, они — наши верные союзники. А там, на севере, — враги. И, Бог весть, какой враг страшнее — они или японцы…
Так говорили старые, поседевшие на своем ремесле штурмана.
Теперь — вопросы тактики.
Внезапность. — Где вероятнее было осуществить этот принцип? — Предпринять поход кругом Японии через Лаперузов пролив с тем, хотя бы через меру, усиленным запасом угля, который имели суда эскадры, представлялось невозможным. — Значит, необходима подгрузка в пути. — Где же? — В море? Но Тихий океан в широте Японии — это не тропики, где погода расписана по календарю на целый год; здесь можно было неделями выжидать и все-таки не выждать благоприятных условий для погрузки в океане. Такой мелочью, конечно, могли пренебрегать стратеги Маркизовой лужи, но мы, моряки, должны были учитывать это обстоятельство. Если в море грузиться нельзя, надо идти к берегу, зайти в бухту или хотя бы прикрыться каким-нибудь мысом… — Где же? У какого берега? — Конечно, у японского, так как другого нет… — Но ведь тогда какая же внезапность? Карты раскрыты, маршрут наш в точности определился, и если даже, преодолев все навигационные трудности, счастливо «взяв все барьеры», ускользнув милостью Божией от ловушек, поставленных нам в проливе, мы выйдем в чистое море, — здесь, лицом к лицу, нас встретит японский флот в полном составе, веселый, бодрый, готовый к бою.
Между тем, подгрузившись последний раз у северной оконечности Формозы (где погода все еще держится по календарю) и по возможности заметая следы, мы могли через трое суток после того появиться в Корейском проливе. При некоторой удаче мог быть осуществлен принцип внезапности и с большим вероятием,
Чем объяснить этот факт? Сказать, что это результат правильно поставленной разведочной службы? Полноте! Туман суживал горизонт до двух миль, а на сотни миль Корейского пролива у японцев было всего 16 разведчиков. Пройди «Синано-мару» через тот же пункт на 10 минут позже, и он ничего бы не увидел… Нет! Здесь, как и во всей этой несчастной войне, нельзя с глубокой горечью не сознаться, что Бог был не с нами.).
Наличие всех сил в решительный момент. Заметая следы (это удалось), подходя прямо с океана и направляясь в широкий раструб Корейского пролива, мы имели полное основание надеяться вступить в него в полном составе, никого не растеряв ни на каменьях, ни от мин, набросанных по пути, ни от минных атак. При следовании Лаперузовым проливом, с предварительным проходом через Курильскую гряду, такая надежда была бы… по меньшей мере крайне слабой.
Допустим, однако же (это допущение особенно облюбовано нашими «стратегами», охотно пророчествующими задним числом), что, избрав путь через Лаперузов пролив, мы снискали бы расположение сил небесных, имели бы случай беспрепятственно погрузиться углем в море; при проходе между Курильскими островами невидимая рука, своевременно и на срок нам необходимый, отдернула бы туманную завесу, а затем вновь накрыла бы ею тайну нашего плавания и т. д. Но в самом горле пролива, между мысами Крильон и Соя, нас же открыли бы наконец! Ведь не что-нибудь, не иголка в стоге сена, а целая эскадра!.. Пусть даже такое счастье, что только открыли, но не сумели бы, или не успели бы, причинить никакого вреда (Как выяснилось впоследствии, у японцев для наблюдения за северными проливами и охраны их был отряд под командой контр-адмирала Накао. Вряд ли удалось бы пройти безнаказанно, т. е. без потерь). От Лаперузова пролива до Владивостока дистанция 515 миль — ровно столько же, как от Владивостока до Мазампо, где, по последним сведениям, находился Того (он и действительно оказался там). Допустим, что нам «повезло», что стоя здесь и поджидая нас с юга, он получает краткую телеграмму: «Русская эскадра в полном составе проходит между мысами Крильон и Соя». Он, даже не слишком торопясь, снимается с якоря и, обладая эскадренной скоростью, в пол-тор'а раза превосходящей нашу, выходит нам на пересечку… В результате — все тот же решительный бой за обладание морем, без которого нельзя добраться до Владивостока.
В чем же выгода так охотно, задним числом, проповедуемого похода через Лаперузов пролив? В наилучшем случае, при осуществлении всех многочисленных «если бы», — то же, что и при выборе ближайшего и удобнейшего в навигационном отношении пути через Корейский пролив, — решительный бой со всем японским флотом.
Нравственный элемент. Кроме того, не говоря уже о гибельном влиянии, которое мог бы оказать на полу надорванные физические силы личного состава резкий переход от 6-месячного пребывания в тропиках к холодным туманам Охотского моря, где даже в конце июня встречаются плавающие льды, — огромное значение в деле выбора пути играл учет «настроения», господствовавшего на эскадре, того «нравственного элемента», на который тактика рекомендует начальнику обращать особое внимание.
Я неоднократно указывал на причины, приведшие личный состав эскадры в состояние, близкое к полной деморализации. Не буду повторять их, скажу лишь, что если эскадра еще существовала как нечто целое, то она держалась исключительно верою в своего начальника, в его несокрушимую энергию. Однако же мне казалось (может быть, я ошибаюсь), что и эта спайка начинала сдавать… — Передержали!.. — Если даже у офицеров порою вырывались безнадежные возгласы вроде: «Хоть бы пришли японцы и утопили!» — то как разгадать, что творилось в глубине масс, в душе этих 12 000 и физически, и нравственно переутомленных людей? Этот глухой ропот, который слышался кругом, это недовольство, выражавшееся нелепыми, дикими вспышками, — не являлись ли они результатом инстинктивного, не определяемого словами, но ясно чувствуемого сознания, что «дальше — так нельзя», что «на бой — еще хватит, но на ожидание — нет»…
Мне невольно приходили на память тяжелые минуты из времен Порт-Артура, когда казалось — вот-вот из недр темной толпы, мало осведомленной в тонкостях военного дела, живущей не рассудком, но сердцем, вдруг криком вырвутся те безумные слова, те чудовищные подозрения, о которых пока только шепчутся по углам: «Измена! Начальство нас продало!»
Может быть, здесь это было бы формулировано иначе. Может быть, здесь заговорили бы: «Куда ведут? Опять не в бой? Долго ли еще? Когда же конец? Измором взять хотят, что ли?..»