Трагедия господина Морна
Шрифт:
III Картина
Мутная полоса зари, но еще темно. Горят газовые фонари. Часть станционной платформы. Холодный длинный блеск рельсов. Снег на шпалах, на навесе. Господин Морн с чемоданом, в черной шубе. Его монолог. Он понимает весь ужас того, что он делает — но старается забыть, что он король, говорит себе: «Я просто Господин Морн, бегущий на юг с чужой женой». И, как преступник, он долго и невнятно объясняет носильщику, который предложил свои услуги, что он деловой человек, что едет туда-то и вот ждет международного. Носильщик заспанный, озябший, глуховатый, но Господину Морну кажется, что он на него посматривает подозрительно. Резко гонит его. Проходят двое других ожидающих поезда — господин и дама, — господин вежливо спрашивает у Морна: «Позвольте закурить». Морн пугается опять. Те проходят. До поезда осталось всего несколько минут. Морн бесконечно волнуется. Уже носильщики прокатывают сундуки на железных тележках. Начальник станции прошел, зевая в кулак… (N3. Дворец короля находится за городом, так что это не столичный вокзал, а просто платформа под навесом). Толчками движется стрелка станционных часов. Черные тучи заволокли узкую зимнюю зарю. Морн ходит взад и вперед. Его монолог. Неужели Мидия и Эдвин не приедут? (Это опять ожидание — мотив первой картины.) Мелодично пролетел звонок. Далече вспыхнули два круглых желтых огня и третий, повыше их, — алый. Это поезд. Морн засмеялся безнадежным смехом. Кругом обычное станционное волнение, но притушенное сумерками, холодом. Круглые огни растут, близятся. Внезапно пробегают по платформе Мидия и Эдвин. Мидия кидается к Морну, обнимает его. Быстрый, страстный разговор. Огни растут.
III АКТ
I Картина
Угол площади. Солнечный морозный день. В отдалении легкая тугая трескотня перестрелки. Вдоль углового дома крадутся встревоженные люди. Голоса. Никто ничего не может понять. Порхают нелепые слухи. Пробегают солдаты, ложатся, стреляют вдоль площади. Скрываются. Суматоха горожан. Старичок Дандилио семенит бесстрашно через площадь, приговаривая что-то свое и бережно неся в руках конус, обернутый рогожей. Рогожа сползает, видно — это большая клетка и в ней громадный, невозмутимый яблочно-зеленый попугай. Старичок торопливо поправляет рогожку, приговаривая что-то, и проходит. Бегут навстречу испуганные горожане, один без шапки. Их возгласы. Перестрелка вдали смолкла. Вдоль стены проходят Клиян и Элла. Клиян крепко трусит. Дать почувствовать разницу между его трусостью и трусостью Морна. Элла радостно встревожена. Кровь отца как бы восклицает в ней. Из их слов — так же, как из предыдущих возгласов — только одно понятно: где-то стреляют, где-то мятеж. Клиян тянет Эллу обратно домой. Она сопротивляется. Их догоняет Тременс, весь пылающий, взволнованный, в распахнутой шубе. Он молча машет Элле и Клияну, уходите,
II Картина
Большая комната в вилле. В глубине налево большая стеклянная дверь, выходящая на открытую белую террасу. Направо высокое окно с подушками на очень низком подоконнике. За стеклами видны тусклые, озябшие пальмы, качающиеся на ветру. Серая морось южной зимы. Утро. Спиной к зрителям, показывая белый нежный затылок, сидит Мидия у столика с выгнутыми ножками и пишет. Ее слова. Стук. Входит с террасы благодушный почтальон — принес газеты. Мидия дает ему запечатанное письмо, которое при нем же докончила. Почтальон ушел. Мидия заламывает руки перед окном. Ее слова (она все написала мужу): тоска и новая надежда. Входит Эдвин. (Слуга принес кофе, поставил на стол <который> стоит посередине комнаты.) Войдя, Эдмин издали здоровается с ней (он живет в той же вилле и вот сошел к утреннему завтраку), долго и молча взглянув сперва {36} на Мидию, стоящую к нему спиной. Она не ответила, не обернулась, застыла с раскинутыми, как крылья, локтями (она в легком кружевном просторном платье с широкими открытыми рукавами). Эдмин рывком берет газету, разворачивает, восклицает, читая вслух о том, что на родине небывалый мятеж и у власти стоит безумный Тременс. Мидия круто оборачивается и, вовсе не внимая этим страшным вестям, начинает говорить о своей тоске. Эдмин пытается занять и ее и себя чтением газеты. Она прерывает его. Он не выдерживает, предупреждает ее, что она, мол, давно знает, что ему очень трудно спокойно говорить с ней. Она опять прерывает его. Эдмин, потеряв голову, обнимает ее. Она блаженно изогнулась, выпал гребень. Эдмин, как человек, который долго и напряженно сдерживался, <весь согрелся?>, умоляет Мидию бежать с ним, наступил на газету, вспомнил, спохватился, сжал голову, восклицает, как низко он поступает по отношению к Морну, к другу своему. Мидия пламенно говорит о том, как Морн опустился, потускнел непонятно; то, как ребенок, сердится, то мрачно поникает, как старик, и кричит во сне, даже ходит. Входит Морн. Мидия отошла от Эдмина, дрожащей рукой разливает кофе. Морн — в халате, неряшлив, небрит. Берет газету, пробегает глазами, бросил, в тоске сел у накрытого стола, мнет волосы рукой. Эдмин не глядит на него. Мидия деланно и быстро говорит о пустяках. Морн заметил гребень на полу и бледность Эдмина, и блеск в глазах Мидии. Как все люди с нечистой совестью, он болезненно подозрителен. Сказал: «Тут словно возился кто-то». Эдмин встал, не отвечая на странный взгляд Морна, сказал: «Я уезжаю». Мидия, встретив взгляд Морна, говорит: «Я уезжаю тоже…» И начинает ему признаваться во всем: в том, что ошиблась, не может жить в какой-то унылой дыре с ипохондриком и т. д. Эдмин отошел к двери террасы, стал спиной. Морн все понял. Говорит Мидии: «Уезжай тотчас». Она выходит из комнаты, спокойно согласившись. Эдмин все стоит у окна. Морн говорит: «Спасибо, Эдмин». Тот бросается к нему, объясняет, просит прощения. Морн понимает, что это — кара. Кроток и спокоен. Но говорит: «Прошу тебя, уходи, я не могу, ведь мне очень тяжело видеть тебя». Эдмин, зарыдав, уходит (он тоже — обманщик). Морн один. Вдруг превратился в зверя — топчет газеты, мечется по комнате. В дорожном платье, в синей вуали, входит Мидия с открытым чемоданом, сует в него разные безделушки с этажерок и т. д., не глядя на Морна. Затем Морн, снова как-то светло и лирически поникнув (не униженно, как Ганнос), начинает ей помогать. Их тихий разговор. Одно мгновенье Морн открыл было Мидии, кто он, но спохватился, промолчал. Продолжают тихо разбирать вещи. Через комнату горничная и лакей проносят сундук. Снова Морн и Мидия одни. Тихо прощаются. Мидия склонилась, просит прощения, говорит о глазах Эдмина. Уходит. Морн постоял посередине комнаты. Затем быстро вышел на мокрую от дождя террасу. В глубине, в пройме открытой белой двери виден он, стоящий на балюстраде: он глядит вниз, медленно поворачивая голову слева направо, как человек, следящий за уходящим. Затем, бережно закрыв за собой стеклянную дверь, он возвращается в комнату, платком вытирает волосы, намоченные косым дождем, начинает аккуратно прибирать комнату, задвигает ящики и т. д. Его монолог: тихая и бесконечная скорбь. Все рухнуло. Но убить себя он не в силах.
36
…долго и молча взглянув сперва… — в рукописи описка: «взглянув» вместо «поглядев».
III Картина
Кабинет короля во дворце. Яркая оттепель. В углу окна видны крученые прозрачные бирюзовые сосульки. С них стекают алмазные капли. В прежнем королевском кабинете, в сизых волнах папиросного дыма сидят пятеро: Тременс, Клиян и еще трое. Только что окончилось чрезвычайное заседание. Разговор о том, что романтика в стране еще осталась: ходит в народе легенда, что король жив, вернется. Ее нужно вытравить, задушить — романтику эту, Тременс уверен, что он это сделает. Ему возражают: мечту убить невозможно. Трое уходят. Клиян говорит Тременсу о том, что Ганнес, когда-то самый рьяный из заговорщиков, теперь не желает принимать никакого <участия> в делах. Тременс отвечает, что он как раз послал за Ганнесом. Клиян — всецело орудие Тременса. Это слабый, трусливый, речистый человек. Тременс ему дает поручение, тот уходит. Тременс один. Его монолог. Он достиг своего, только вот эта сказка, что живет в глубинах народа, тревожит пламенного истребителя. Входит Ганнес. Он находится в шестой своей стадии: в экстатическом и скорбном настроении, он волнуем раскаяньем и громадной любовью к королю, им погубленному. Слушая смутную его речь, Тременс приходит к заключению, что Ганнес сошел с ума (сперва пьяный, теперь безумный). Ганнес просит Тременса простить его. Входит Элла и, слыша обидные и жестокие слова Тременса, закрывает ему ладонью рот. Входят к Тременсу люди, зовущие его на сборище. Ганнес и Элла остались одни. Ганнес в стадии 7). Он говорит о том, что собирается в монастырь, ибо на душе его громадный грех. Он чувствует милосердную нежность ко всему: к легкой, взволнованной Элле, к бирюзовому текучему льду в окне — и даже к грозному Тременсу. Элла просто и почти спокойно признается ему в том, что она любит его, говорит, что искала забвения в гражданской буре — но вот теперь поняла: 1) как не прав, как преступен отец; 2) как некрасив, незвучен мятеж; 3) и как глубоко и беззаветно любит Ганнеса. Он говорит ей, какую нежность он к ней чувствует, но объясняет, что жизнь его кончена. В жизни для него осталась только лучистая печаль, мучительная прозрачность. Элла, как бы вспомнив, вынимает из мешочка письмо: «Я к вам заходила, захватила письмо, которое вам пришло, лежало на вашем столе». Ганнес берет: почерк Мидии! Короткий монолог Ганнеса. Он рвет письмо, не читая. Элла чудесно повеселела, а Ганнес потух. Возвращается Тременс, разгоряченный, довольный. Элла к нему весело ластится. Ганнес хмуро отвечает на шутки Тременса. Тременс сел у стола, пишет. Элла смотрит через его плечо. Входят другие корявые возбужденные люди. Внезапно Ганнес кидается к столу, хватает из-под него корзину, роется в ней, находит и складывает вместе разорванные лоскутки. Его обступили. Он кидается вперед — он все понял. Кричит бессвязные слова, что он обманут, что прольется, прольется кровь!.. Обращается к Тременсу. Говорит, что уезжает за границу. Тременс пожимает плечами, говорит друзьям: «Уберите этого буйно помешанного». Ганнес уходит — он в 8) стадии, тождественной с 2), но еще более острой: опять жена, опять соперник, только соперник, которого нужно убить. Тременс заговорил с подчиненными о делах. Клиян косится на Эллу, которая поникла, плачет.
IV ДЕЙСТВИЕ
I Картина
Сад, облитый металлическими потоками луны. Синеватый гравий, черные кусты. В глубине — терраса виллы, белесая балюстрада и справа ступеньки, веером заворачивающие вниз. За террасой — стеклянная дверь. Из сочной черноты цветущих кустов выходит на лунный гравий фигура Ганнеса. Он принужден ждать утра, чтобы войти в дом и убить Господина Морна. Проникнуть в спящий дом он не решается — слишком рискованно, примут за грабителя, расположение комнат он не знает — разбудит челядь. А ждать у себя в гостинице он не может — слишком привлекает его эта белесая каменная вилла, где (по словам им встреченного по пути почтальона) живет его соперник — не король, а хищный и хитрый соперник — этот Господин Морн, который сперва увлек, а затем бросил (так, по крайней мере, Ганнес понял из довольно смутного письма, им разорванного на клочки), бросил Мидию. Монолог Ганнеса. Его ожидание. Лунное наводнение. И вдруг, тихо поблескивая, медленно раскрывается стеклянная дверь на меловой террасе, появляется фигура Господина Морна в легких, светлых ночных одеждах (белые шелковые штаны и такая же рубашка) и, с медленной гибкостью поднявшись на белую балюстраду, что тянется вдоль довольно высокой террасы, ступает босыми серебристыми ногами по балюстраде этой — блаженно и дико улыбаясь полной луне и чуть покачивая раскинутыми руками. Ганнес гакнул и выстрелил. Господин Морн зашатался и соскользнул по ту сторону балюстрады. Пуля звонко вызвездила стекло двери за террасой. Господин Морн, скрытый балюстрадой, свежо смеется, поняв, что вот он ходил во сне, что-то разбудило его — и как хорошо, что он упал налево, а не направо, вниз, на крепкий гравий садовой площадки. Ганнес окликает его, подбежав к лестнице. Смех Морна затих. Он подымается из-за балюстрады и медленно и твердо начинает спускаться по ступеням к Ганнесу. Как все люди, только что проснувшиеся, Морн ясен и безбоязнен. Ганнес говорит ему: «Я смерть твоя, я пришел за тобой». Морн внезапно попятился назад, кричит: «Стреляй, стреляй, пока я не проснулся!» Меж тем на террасу из стеклянной двери выбежали двое полуодетых слуг. Ганнес спрашивает: «Ты боишься?» Морн: «Да, но я готов. Стреляй». Ганнес метнулся, выстрелил
II Картина
Комната Дэндилио. Клетка с попугаем в глубине между двух окон. Голубые розы стенных обоев. По комнате, по серому ковру, шагает, мечется Клиян. Монолог из междометий. Он в безудержном, откровенно животном ужасе. Заглядывает в окно. Осторожно прикрыв за собой дверь справа, входит на цыпочках Дэндилио. Клиян, дрогнув, круто обернулся. Дэндилио: «Элла уснула». Клиян: «Что же это такое… Боже мой… Что же это такое…» Из их диалога выясняется: вспыхнул новый мятеж — против Тременса. Ибо пришла весть, что король жив, собирается вернуться и, по слухам, уже в пути. Романтической бурей чернь хлынула на диктаторов. Клиян и Элла бежали и вот нашли приют у тихого, ясного Дэндилио. Тременс еще борется где-то. Но бури не остановить. Народ уже занял дворец, выметает сор, моет окна, рассыпает цветы, готовя дворец к въезду страстно ожидаемого короля. Дэндилио мало занимает все это. Он весел и легок, как всегда, и только заботится о том, чтобы Клиян своими вскриками — вскриками затравленного, кружащегося зверя — не разбудил бы Эллы, уснувшей после бессонной ночи в соседней комнате. Дверь налево вылетает: в разорванном, окровавленном пальто тяжко врывается Тременс. Тременс: «Все кончено». Дэндилио: «Тсс… Элла спит». Тременс рассказывает, как ему удалось бежать от законных мятежников; как старики уже собрались в сенате; как толпы на площадях поют песни, сочиненные королем. Клиян жалок Тременсу в своей трусости. Сам Тременс холодно принимает неудачу и почти неизбежную гибель. Лихорадка снова трясет его. Выходит из двери направо Элла. Бросается к отцу. В первый раз за всю трагедию он обращается с нею, как отец с дочерью. Продолжает рассказывать: пришла достоверная весть, что король, бежав с женщиной, им любимой, но имени которой не знает никто, прожил вот эти три месяца за границей, и теперь объявился и будет назад. Элла начинает в глубокой тоске соображать что-то. У ней вырывается имя Морна. Тременс мучительно дрожит от лихорадки, трет лоб рукой. Дэндилио спокойно и весело рассказывает, что однажды в передней у Тременса он видел двоих вошедших, из которых один обращался к другому «Ваше величество», не заметив Дэндилио, который зашел за вешалку. Тот, к которому так обратился говоривший, рассмеялся чему-то и стал подниматься по лестнице, другой остался внизу на улице {37} . Дэндилио оста<ва>лся спрятанным, пока «его величество» не сошел вниз. Тогда, как, может быть, Тременс вспомнит, он, Дэндилио, зашел к нему, но Тременс ничего не сказал ему о своем госте. Теперь Тременс, слушая беспечный рассказ Дэндилио, начинает все понимать. «Морн, Морн!» — кричит Элла. Дэндилио весело кивает. Тременс вдруг проясняется, тихо говорит старику: «Но ведь помнишь дуэль? Он ведь должен <был> убить себя». Дэндилио спокойно кивает головой: «Жизнь сильнее смерти». Клиян, за все время этих разговоров — не принимая в них никакого участия — мечется по комнате, подходя то к одному, то к другому — спрашивал, заклиная бежать. И все по-своему отталкивают его. Элла, поняв, что Морн завлек жену Гануса (и теперь узнав об их столкновении), прониклась сразу женским истерическим презрением к личности короля (перед которым она благоговела, несмотря на ее участие в работе отца — каковое участие имело другую подкладку: забыться). У Эллы только одно — любовь к Ганусу. У Тременса: холодная улыбка, холодное сознание гибели и вот теперь какое-то злорадное чувство, основанное на том, что король такой же слабый человек, как все, и что рано или поздно эта слабость скажется и в управлении его, ибо каждая духовная черта в человеке должна — хоть будь она ревностно таима — выразиться когда-то в каком-нибудь действии — в действии дурном, если черта эта дурная, в хорошем, если наоборот. У Клияна — все растущий страх перед смертью. У Дэндилио — спокойное и как бы лучистое отношение ко всему: для него все в мире — игра, всегда одинаково занятная, всегда одинаково случайная. Вот Клиян шарахнулся от окна. Кричит: «Идут, идут!» Метнулся в дверь направо. Тременс говорит спокойно дочери: «Только помни — молчи. И тебя тогда не тронут». Дэндилио сыплет зерно попугаю, щелкает пальцами сквозь решетку. Слева вошли пятеро солдат с офицером. Офицер подходит к Тременсу. Офицер: «Оружие». Тременс пожал плечами. Офицер обратился к солдатам: «Расстрелять». Дэндилио все играет с попугаем. Офицер с пистолетом в руке подходит к нему. Спрашивает: «Вы кто?» Старик отвечает спокойной шуткой, объясняет наивно, что вот он, Тременс, его друг. Элла метнулась к отцу, который стоит посреди комнаты. Офицер, указав на Дэндилио: «Расстрелять». Элла, захлебываясь, закричала, что народ обманут, что король просто пошлый искатель приключений, похититель чужих жен, трус. «Расстрелять», — говорит офицер тем же тоном. Те втроем стоят посреди комнаты, вокруг — спокойные солдаты. Офицер толкает дверь, что направо, дулом пистолета, выходит. Через мгновение слышен отчаянный лепет Клияна, который клянется, что хоть он и принадлежал к мятежникам, но всегда стоял за короля. Офицер зовет солдат и пленных. Солдаты, Тременс, Элла и Дэндилио проходят направо. Слышен опять голос офицера: «Всех четверых расстрелять». Офицер затем выходит, проходит справа налево. Сцена пуста. За дверью направо слышно: дикий, нестерпимый вопль Клияна, который захлебывается, молит, клянется, рыдает. Два-три раза Тременс прерывает его холодным окриком. Нараспев вдруг заговорила Элла, выливая свою тоску, словно она одна и вот бредит. Выстрел — голос Эллы оборвался. Снова кричит Клиян. Выстрел. Клиян продолжает неистово вопить. Выстрел. Голос Клияна что-то тихо и как-то буднично говорит. Выстрел. Все тихо. Выходят и, как офицер, проходят справа налево солдаты, хмуро-спокойные. Сцена опять пуста. Затем слышно: стон справа, и ползком из открытой двери, зажимая грудь, тянется Тременс. Его прерывистый монолог: «Мечта, ты победила…» Упал ничком. Умер.
37
…в передней <…> стал подниматься по лестнице <…> на улице. — Несообразность возникла из-за сохранения в рукописи двух вариантов описания прихода Морна к Тременсу: в первом Дандилио услышал изобличающее Морна обращение Эдмина на лестнице, ведущей к Тременсу, когда эти двое обогнали его, во втором — в передней Тременса.
III Картина
Комната в вилле Господина Морна — только теперь в стеклянной двери, ведущей на террасу, звездообразная дыра от выстрела Гануса. Широкий солнечный день. Пальмы лоснятся. На террасе пятна солнца. Одна половина стеклянной двери — цельная — открыта. На кушетке у распахнутого окна лежит Господин Морн в черном шелковом халате с белыми отворотами. Голова — в черной повязке. У кушетки с бюваром в руке стоит Эдмин. Господин Морн необычайно весел и бодр, как человек, переживший тяжелую болезнь. Из их разговора выясняется следующее: Морн был только слегка ранен в голову пулей Гануса. Узнав о том, что будто бы грабитель напал на Морна (так поняли слуги), Эдмин сразу же пришел к нему и нашел прежнего, лучезарного властелина своего, который решил открыть тайну о том, кто он, и оповестить мир о своем возвращении. Эдмин тотчас же принял надлежащие меры. И вот на родине короля ждут, и весь мир потрясен романтическим подвигом короля, отдавшего царство за женщину (и при этом причину того, что вспыхнул мятеж видят не в этом побеге, а в нерешительности сената, который вместо того, чтобы… и т. д.). Король говорит Эдмину, что после выстрела Гануса (а с тех пор прошла неделя) он — свободен. А у бедного Эдмина горе, которое, однако, как бы заглушено радостью видеть в Морне опять короля и знать, что, как только доктора позволят, Морн как король вернется в свою страну, где снова налажен порядок, хоть и тут и там жестокость смирителей еще вызывает мятежи. Горе же Эдмина заключается в том, что Мидия, лукавая и лживая, ищущая в жизни только блеска и смеха, не любит его, хотя с ним и ушла. А Морну теперь Мидия не нужна, он весь полон новым планом, весь охвачен славой своего возвращения и едва слушает Эдмина, когда тот говорит о Мидии. Начинают являться посетители, сановники других дворов, изгнанники, бежавшие от буйства Тременса, а также и журнальные проныры, фотографы и т. д. Эдмин и слуги помогают Господину Морну перекочевать на солнечную террасу, а в комнате толпятся люди, по одному впускаются к королю. Их разговор, расспросы. Эдмин рассказывает им о том, как король бежал, невольно приукрашивая действительность, и когда его тихо спрашивают, а где же она — героиня царского романа, он говорит, что она отказалась от любви короля, дабы он мог спокойно возвратиться и царствовать. Затем доктор говорит, что королю еще нужен покой, и посетители расходятся. На террасе видны: Эдмин у кушетки Морна, который продолжает отдавать приказы. В комнате пусто. Вдруг справа выходит дама в синей вуали — Мидия. Ее монолог. Она долго боролась с собой, раньше, чем <прийти?>. Эдмин замечает ее, идет к ней с террасы, где Морн задремал. Мидия говорит Эдмину, что ей нужно видеть Морна. Эдмин спрашивает: «Но скажи, любишь ли ты меня?» Она машет головой. У Мидии такая душа: она снова по-своему полюбила Морна, когда узнала, что он будто бы сделал ради нее. Тут, конечно, есть мысль, что вот король на ней женится и она станет королевой. Эдмин понимает это. Меж тем король на террасе своей проснулся, поднялся, входит в комнату. Одну минуту вид Мидии пробудил в нем соленое, острое воспоминание, любовь, музыку прошлого, но сразу же величавое и радостное настроение возвращается к нему. Эдмин, поникнув, уходит на террасу. Морн говорит Мидии о том, что будет делать, приехав обратно. Мидия говорит: «Я ошиблась. Я вернулась к тебе. Прости меня. Я только тебя люблю». Морн качает отрицательно головой: «Поздно, Мидия, я слишком горько думал о тебе, любовь моя умерла, не возбуждай ее опять. Мы будем оба несчастны». Мидия растерялась, заплакала, говорит о письме, которое получила от Гануса из дальнего монастыря, куда он навсегда скрылся после неудачного (он знает, что он был неудачный, и об этом не жалеет) выстрела. Король, видя ее растерянность, окончательно умиленный, обнимает ее. Говорит: «Пойди в свою комнату, в нашу комнату, там все осталось по-прежнему. Подожди меня там, я должен подумать». Мидия целует ему руку. Уходит, вся повеселев. Король зовет: «Эдмин!» — и опять: «Эдмин!» — и звучит та же плачущая нота, что звучала тогда, когда, не будучи в силах убить себя, <он> звал друга. Эдмин с террасы вернулся в комнату (он сидел на балюстраде, лихорадочно курил и глядел в сад во время разговора короля и Мидии) и молчит, не глядя на Морна. Морн стоит посреди комнаты, затем метнулся, замер вновь. Говорит: «Эдмин, ведь это все ложь!..» Эдвин: «Да, государь». Король: «Ты что сказал?» Эдвин: «Я говорю: она теперь влюбилась в твою корону». Король: «Я не про то, Эдвин, пойми, все ложь… ложь, не только любовь Мидии. Все». Эдмин: «Успокойся, государь…» Король: «Все ложь, обман необычайный…» Бесконечное отчаяние, непонятное Эдмину, завладевает королем. Эдмин не знает, что сказать. Монолог короля. Он говорит, что он, король-обманщик, обманул смерть, обманул судьбу и теперь будет тайно обманывать свою страну. «Ты создал мечту, государь…» — говорит Эдмин. «Мечта, — повторяет король тоскливо, — трусы мечты не создают». Он сел у стола. Эдмин не смотрит на него, занятый другой тоской — своей любовью к Мидии. Начинает о ней говорить — говорит, что и он обманывает теперь короля тем, что вернулся к нему, ибо, благодаря любви своей к Мидии, он тайно возненавидел соперника. Король отвечает ему односложно, занятый тем, что, вынув пистолет из ящика стола, вкладывает патроны; втолкнул обойму. Что-то щелкнуло. Эдмин быстро обернулся. Король улыбнулся, сказал последние свои слова, приложил дуло к груди — глухой выстрел — выпрямился король — и рухнул. Эдмин кинулся к нему. В дверях появилась Мидия, говоря что-то свое, житейское. Оцепенела, увидев.
[ЛИНИИ ПЕРСОНАЖЕЙ]
{38} Линия Морна — необычайно богата изломами — и душа его всегда искрится, играет, смотрит во все глаза: в минуту высшего отчаяния замечает смешную мелочь.
Линия Гануса — изломана тоже, но душа Гануса видит только данное свое чувство, данную мысль — как сложный глаз мухи видит только то {39} , на что обращена одна клетка глаза.
Линия Эдмина — глухая борьба благородства и лукавой любви — и все изломы ее построены на этих двух чувствах.
38
Сохранившиеся заметки, в которых Набоков описывает психологическую динамику характеров, относятся к четырехактному варианту «Трагедии», но составлены позднее «Изложения», либо непосредственно перед окончательным (так как были и предыдущие пробы) стихотворным воплощением замысла, либо даже в ходе его. План раннего замысла «Трагедии», напротив, написан прежде «Изложения» и, возможно, является первичным наброском к «Трагедии». Если в «Изложении» Набоков еще колеблется в выборе и написании имен некоторых персонажей, то в заметках все они, за исключением Дандилио, определены окончательно; в плане раннего варианта «Трагедии» персонажи, за исключением Морна, еще безымянны, и их всего шесть. Таким образом, последовательность сопутствующих «Трагедии» материалов следующая: 1) план раннего замысла «Трагедии»; 2) «Изложение»; 3) Линии персонажей и их развитие.
Материалы публикуются впервые.
39
…глаз мухи видит только то… — После слова «только» следовало «одним фацетом», вычеркнутое Набоковым.
Линия Эллы — любовь, ищущая себе приюта или прикрытия — и не находящая ни того ни другого.
Линии остальных четырех типов куда проще, цельнее.
Тременс — весь — бунт, пламенный, бесстрашный, грузный.
Клиян — краснобай и трус, но по-своему умеющий любить. Человек доморновского времени. Скверный поэт.
Дэ<н>дилио — лучистый и легкий старичок, с душой, как одуванчик. Для него все — игра, всегда занятная, всегда случайная.
Мидия — лукавая любовница, льнущая к блеску" и к веселью.
[РАЗВИТИЕ ЛИНИЙ ОТДЕЛЬНЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ]
Линия Гануса
1) Вера — после тяжелого опыта — в гармонию жизни, в счастье и в людей. Душевная страстная легкость (I картина I акта и начало II картины);
2) Крутой перелом — боль от острых углов жизни, разочарованье в счастье и страстная злоба против людей (середина II картины I акта);