Трагедия казачества. Война и судьбы-3

Тимофеев Николай Семёнович

Показывает с десяток фотографий. Я узнаю сразу: дядя Леня, отец Виктора. Прошу дать мне, он отдает две штуки и рассказывает, что он погиб совсем недавно, пару месяцев назад. Их казачий дивизион вместе с некоторыми немецкими частями был окружен американцами возле швейцарской границы. После нескольких дней боев дальнейшее сопротивление уже было невозможно, немецкие командиры приняли решение сложить оружие. Казаки же решили прорываться к границе, сотник Каретников принял командование над остатками двух эскадронов, и казаки пошли на прорыв. Бой был жестокий, многие казаки погибли, и в их числе сотник Каретников. Часть же казаков пробилась в Швейцарию, были интернированы, а затем переданы германским

властям.

Вахмистр поведал мне интересную историю, как казаки в Швейцарии торговали… вшами. Конечно, я несказанно удивился, что это, мол, за товар такой, и он рассказал следующее. Война вплотную придвинулась к Швейцарии, и много людей по разным причинам попадали на швейцарскую территорию. Швейцарским властям это, безусловно, не нравилось, и они старались побыстрее избавляться от непрошеных гостей. Над государственной принадлежностью «гостей» они ничуть не раздумывали и действовали по бумагам: французские документы — во Францию, итальянские — в Италию, германские — в Германию. При этом швейцарские врачи старательно следили за санитарным состоянием в лагерях перемещенных лиц и при малейшем подозрении на болезнь, в особенности инфекционную, а вшивость они тоже причисляли к инфекционным, подозреваемого безоговорочно отправляли в карантин на две недели. Понятно, что находилось немало людей, только что вырвавшихся из смертельных боев, которые были готовы заплатить за лишних две недели отдыха в «райских» швейцарских условиях.

Проходит несколько дней, нас вызывают, беседуют: военная специальность, звание, участие в боях, где, что, были ли ранения. У кого были ранения, предлагают получить немецкий «Знак за ранение», предложили и мне, но я сказал, что ранение получил, будучи бойцом Красной Армии.

Почти каждый день — воздушная тревога, над нами пролетают англо-американские бомбардировщики, причем иногда по несколько сотен, мы бежим подальше в лес, час-два гуляем там. Наш лагерь не бомбили ни разу.

В основном бездельничаем. Кроме поисков земляков, делать нечего. Еще карты. Я всегда играю успешно, выиграл офицерский планшет и маленький дамский пистолетик с шестью патронами.

Вот и наша судьба. Формируется маршевая команда из пятидесяти человек, старший — вахмистр Николай Иванов, направление — в 15-й казачий корпус, в Хорватию.

Погрузились, поехали. До Вены доехали без приключений, пересаживаемся на другой поезд, двигаемся дальше. Начинаются приключения; не доезжая до Марбурга, поезд останавливается в тоннеле и стоит. Положение некрасивое — два длинных поезда с паровозами в противоположные стороны стоят в тоннеле, весь тоннель забит дымом, скоро уже становится невозможно дышать, а ехать нельзя, бомбят Марбург. Мы уже чуть ли не все выходим из тоннеля подышать воздухом, впереди слышен непрерывный грохот.

Час прошел — стоим, второй прошел — стоим. Самолеты, видим, улетели — стоим. Наконец, трогаемся, медленно, потихоньку. Въезжаем на станцию Марбург, страшное зрелище, расчищены только две колеи, наша и встречная. А остальная территория станции — нагромождение кирпича, бетона, металла, опрокинутых и изуродованных вагонов, кругом пламя и дым, в котором возятся покрытые пылью люди.

Простояли несколько часов, едем дальше. Доезжаем до Загреба, этот поезд дальше не идет. Ночуем в гостинице для солдат возле вокзала, ночью выспаться как следует не удалось: несколько казаков, слегка «подогревшись», пошли уже вечером прогуляться по городу и затеяли драку с немецкими солдатами. Пришлось всей нашей команде бежать на выручку. «Казаков бьют!» и здесь закон железный.

Географию здешних мест мы не знаем, куда едем — тоже. Снова на поезд, на этот раз товарный и едем в направлении на Кутина. Но теперь путешествие отнюдь не спокойное,

английские самолеты несколько раз заставляли поезд останавливаться, а нас — разбегаться, благо, везде лес вплотную к путям. Хорошо, что английские самолеты — истребители, и не бомбят, а только обстреливают из пулеметов. Тоже, конечно, хорошего мало, но мы все-таки медленно, но продвигаемся.

К вечеру высаживаемся. Большое село, название не помню. Размещаемся в нескольких домах на окраине села. Немного после полуночи вдруг где-то совсем близко возле нас разгорается интенсивная стрельба; мы все вскакиваем, собираемся в одном дворе, но что нам делать без оружия. Кроме моего игрушечного пистолетика, у нас ничего нет, а опасность была где-то совсем близко.

Слава Богу, часа через два боя эта суматоха заканчивается. Так мы и не узнали, что это было: нападение титовцев или так, что-то по пьянке.

События разворачивались быстро. Уже утром нас разделили, не знаю, по каким признакам, на две группы. Скорее всего: пехота и кавалерия, но нас самих никто ни о чем не спрашивал. Может, еще в запасном полку судьба наша была решена.

Наша группа переходит в другое село и является в штаб. Есть тут уже все и проясняется — это штаб 8-го Пластунского полка 15-го казачьего кавалерийского корпуса.

Штаб размещается в обыкновенном сельском доме, и нас встречает сам командир полка подполковник Некрасов, небольшой щупленький офицер в камуфляже и с каким-то древним револьвером на поясе. Потом, через несколько дней, в ответ на мое недоумение, кто-то из старожилов полка объяснил мне, что этот «древний» револьвер — награда великого князя Николая Николаевича за какой-то успешный бой во время первой мировой войны. Такой предмет не выбросишь.

Подполковник расспрашивает каждого: кто, откуда? Доходит до меня, вопросы обычные.

— Какой станицы?

— Ярославской.

— Труфановых знаешь?

— Знаю. Со старшим сыном Николаем мы учились в одном классе до седьмого класса. А потом они уехали, кажется, в Хадыженскую.

— А отец?

— Отец работал в райисполкоме, по-моему, в РайЗО, то есть, в райземотделе, но точно не могу сказать.

Мне очень хотелось спросить Некрасова, откуда он, белоэмигрант, знает семью Труфановых, но храбрости на это у меня не хватило.

На следующий день я в этом же штабе получаю назначение: командиром минометного отделения в 8-й эскадрон. В нашем 2-м дивизионе четыре эскадрона: три пластунских и один так называемый «тяжелый», в котором орудия, минометы и станковые пулеметы.

Командир эскадрона отводит меня к моим минометчикам. В моем отделение два расчета 50-мм минометов по 5 казаков в каждом расчете. Один из наводчиков немолодой ефрейтор, знакомит меня с остальными.

Мне выдали полуавтоматическую винтовку СВТ-40, и я принялся исполнять свои обязанности. Для начала я выяснил, что и при каких обстоятельствах мы должны делать в этом селе. Оказалась, что почти ничего, но есть приказ подготовить две позиции для двух минометов в двух почти перпендикулярных направлениях для стрельбы за пределы села, и эти позиции готовы. Я осмотрел их и все забраковал. Действительно, что это за позиция для минометов за плетнем по направлению возможного обстрела, когда в этом же дворе есть кирпичный сарай, за которым очень хорошо можно установить минометы, а руководить огнем можно с чердака этого же сарая (то есть, место для меня). После этого я шагами измерил расстояния до опушки леса за крайними домами и составил на бумаге схему с ориентирами. Уверен, что мои лихие минометчики с иронией отнеслись к моим усилиям: дескать, новая метла чисто метет, а то и хуже, выпендривается, грамотность свою хочет показать. Честно говоря, в некоторой степени это было правдой.