Трагедия казачества. Война и судьбы-3

Тимофеев Николай Семёнович

Прошло несколько дней, и я уже освоился и многое узнал. 8-й Пластунский полк был полностью казачьим, в нем не было ни одного немца. Все оружие было советского производства.

В этом селе мы пробыли дней десять, за это время произошло три события. Два раза объявлялись ночные тревоги со стрельбой, один раз на дальнем от нас конце села, а второй — где-то прямо рядом. Мы занимали свои позиции, я забирался на свой НП на чердаке сарая, но открывать огонь так и не пришлось.

Третье событие было гораздо серьезнее и называлось — дальняя разведка. Взвод пластунов с приданными ему двумя минометами под командованием хорунжего отправился

в горы по какому-то неизвестному нам маршруту. Ходим долго, уже часа три, пешие казаки впереди, за ними мы с минометами на двух вьючных лошадях. Вниз — вверх, влево — вправо, через ручьи и реки, все шагаем. Вдруг — «Стой, ни слова, ни курить, ни звякать!» Останавливаемся в густом лесу, на довольно крутом склоне, я прохожу вперед, ложусь на самом гребне рядом с хорунжим и вижу: на дороге, опоясывающей противоположную гору, идет большой вооруженный отряд, сначала колонна пехоты, затем конный обоз из двух десятков подвод, затем две пушки, и замыкает колонну стрелковый взвод.

— Минометы ставить? — спрашиваю я хорунжего. — Отсюда я накрою их без пристрелки (это я хвастаю, хотя знаю, что из этого ничего не выйдет).

— Ты что, спятил? — шипит мне в ответ хорунжий. — Из нас тогда ни один человек живым отсюда не уйдет. Бригада целая!

— Откуда бригада? Батальон. Человек 600–700, две пушки. Нормальный батальон.

— Это у них бригады такие.

Действительно, Тито, стараясь превратить множество своих отрядов в регулярную армию, с дивизиями и корпусами, называл даже незначительные отряды полками, бригадами и т. д.

К вечеру, пройдя километров тридцать по жутко изломанному маршруту, мы благополучно вернулись в село, так и не сделав ни из чего ни одного выстрела.

В этом селе было у меня и некоторое приобретение. Во дворе дома, где мы проживали, уборной в обычном смысле этого слова не было. За сараем была яма, через которую было положено две доски, и которая была огорожена воткнутым в землю хворостом. И вот однажды, зайдя туда по понятной необходимости, вижу висящую на хворосте школьную тетрадку с наклеенными в ней почтовыми марками старой Австро-Венгрии. Взыграло сердце старого филателиста; я начал собирать марки с 5-го класса, и ко времени моего ухода из станицы у меня уже была большая коллекция. А теперь я спрятал эту тетрадку, а потом потихонечку отделил марки и уложил в специально сделанный конвертик, спрятанный в кармане кителя.

Я сказал: было три события. Было и четвертое: меня вызвали в штаб полка и сообщили, что я направлен на унтер-офицерские полковые курсы. Я было завозражал, дескать, я уже все это обучение проходил, но штабной сотник заявил, что полковой командир решил всех без исключения урядников и вахмистров пропустить постепенно через эти курсы, так как встречаются в полку такие урядники, что и понятия не имеют о топографической карте. Возражать бесполезно.

Собрали нас двадцать человек, для начала у всех отобрали оружие, преимущественно автоматы, и вручили мосинские трехлинейки со штыками. Для однообразия в строю.

Начались занятия. Занимались много, изучали топографию, тактику действий отделения и взвода, разнообразное оружие, кроме советского, которое и так все знали досконально. В частности, нас ознакомили с такими новыми для нас образцами оружия как панцерфаустами и панцершреками, с практическими опытными стрельбами. Может быть, я высказываю и еретическое суждение, но если учесть, что главной боевой силой Красной Армии были

в это время танки, то если бы немцы изобрели панцерфауст на год раньше, то и исход войны мог быть другим.

Никаких политических, пропагандистских занятий или лекций не было.

Все это время моего пребывания на курсах наш полк не стоял на месте, а передвигался от села к селу, в общем направлении на север, а подразделения полка иногда и участвовали в боях. Нас, курсантов, не трогали, но пару раз поднимали по тревоге, и мы сидели, готовые немедленно вступить в бой. Видимо, были в каком-то резерве. Караулы мы несли постоянно, и я один раз ночью стоял на посту в окопе прямо на берегу Дравы (вон уже куда мы дошли) и смотрел на эту реку и на противоположный берег, где, как мы уже знали, занимали позиции болгарские войска, теперь уже союзные Красной Армии.

Подразделения нашего полка, как и все другие казачьи части на Балканах почти всегда в боях имели соседями хорватов. Вооруженные силы Хорватии в то время состояли из двух совершенно разных формирований: усташей и домобранов. Усташи — добровольцы, члены националистической организации, существовавшей еще до войны и ставившей своей целью борьбу против королевского правительства за независимую Хорватию. Теперь, после военного поражения Югославии «Независна Држава Хрватска» по воле Германии стала действительностью, усташи стали и единственной политической властью Хорватии, и основной военной силой.

Отношение казаков к усташам было двойственным. С одной стороны при проведении боевых операций, если рядом действовало подразделение усташей, за этот участок не нужно было беспокоиться: усташи были стойкими и надежными бойцами, они не дрогнут, не струсят, не побегут. С другой стороны — они были ярыми националистами, люто ненавидели сербов; и бесчеловечное их обращение с сербским населением не было редкостью. Это никак не могло оставлять равнодушными казаков, ведь сербы были их единоверцами, и какой казак мог допустить, скажем, разрушение или осквернение православной церкви на его глазах. Так что, нередки были стычки, иногда доходящие до стрельбы и до жертв с обеих сторон.

Усташи были хорошими солдатами, но плохими друзьями. Домобраны были мобилизованными, вояки они были слабыми и ненадежными, к тому же плохо вооруженными; случаи, когда они бросали позиции и разбегались, не были редкостью.

Это положение осложнялось и другими обстоятельствами. Хорваты проживали в своем национальном государстве, каким бы оно ни было (я имею в виду зависимость от Германии), а сербы жили в условиях оккупационного режима, и поводов для недовольства у сербов было, безусловно, гораздо больше. К тому же, в Сербии против немцев действовали не только партизаны Тито, но и отряды так называемых «четников» во главе с генералом Михайловичем, которые ставили своей целью реставрацию монархии и возвращение короля Петра, что приводило их и к борьбе против Тито.

Казаки как союзники немцев должны были сражаться и против четников, но многие из них симпатизировали четникам, и были случаи, когда казачьи офицеры договаривались с командирами четников и вместе дрались против титовцев.

Вот такая странная война.

Вскоре наш полк вышел в район Питомача — Вировитица, где три месяца назад три казачьих полка нанесли тяжелейшее поражение 233-й советской дивизии, отбросив ее назад на левый берег Дравы и помешав тем самым соединиться о наступающими с юга соединениями Тито.