Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Шрифт:
Всеобщей нормой почти для всех помещиков без исключений окончательно стало отношение к крепостным как к вещи — предмету абсолютно произвольного обращения, включая куплю и продажу. В том числе и к собственным крепостным наложницам, и к детям от этих наложниц, которых тоже запросто продавали за деньги и отдавали за долги.
И не возникало практически никаких публичных, в том числе литературных протестов против такой реальности — так, только какая-то беззубая ерунда вроде «Муму» И.С. Тургенева. Только позднее, после отмены крепостного права, появились страшные произведения на эту тему у Н.С. Лескова, Д.Н. Мамина-Сибиряка, немногих других авторов. Тогда же прорвался заговор молчания и в публицистике, и в мемуарах.
Совсем иными были настроения самих крепостных — приведем характернейшие примеры, причем советских авторов среди мемуаристов не имеется.
В 1839
«/…/ в Казанской губернии в этот год было сильное возбуждение крепостных крестьян против помещиков, совершались убийства помещиков из засад, а одного помещика сожгли на костре. В имении графа Блудова стояла сотня казаков для усмирения бунтующих крестьян, которые до полусмерти избили немца-управляющего. Новый управляющий иначе не выезжал в поле к работающим мужикам, как с заряженными пистолетами и в сопровождении казаков. В печать тогда подобного рода известия не могли попасть. Было сделано строгое распоряжение тщательно скрывать эти волнения и следить за частной перепиской, чтобы печальные происшествия не могли распространяться.
250
В.А.Кокорев. Экономические провалы. По воспоминаниям с 1837 года. СПб., 1887, с. 8.
Казанские помещики, знавшие за собой грехи, были перепуганы, переодевались в купеческое платье, если им приходилось ехать в дорогу; ложась спать, баррикадировали двери и окна комодами, столами и стульями, имели наготове заряженные пистолеты и ружья». [251] Добавим, что сведения мемуаристки подтверждаются сохранившимися официальными архивными данными. [252]
«Двое дворовых, Григорий Антонов и Афанасий Дементьев, двоюродные братья, крепостные помещика Могилевской губернии Л-ского, убили в один день, но в разных местах шесть и ранили восьмерых человек дворянского сословия. /…/
251
А.Я. Панаева (Головачева). Указ. сочин., с. 77.
252
Там же, примечания, с. 409–410.
Скоро преступники были пойманы; они показали следующее: 19 января 1846 г. некоторые из дворовых людей помещика Л-ского ночью самовольно отлучились для гулянья и вернулись домой 20-го на рассвете, за что один из них Ивка Янишев был наказан 20-ю розгами; услыхав его крики, оба преступника сбегали за ножами и начали свою кровавую расправу в имении, убив нескольких родственников помещика; самого помещика им убить не удалось; затем они захватили в конюшне двух лошадей и поскакали к соседнему помещику П-му; /…/ вызвали господина через его лакея, и один из преступников, целуя руку П-ского, ранил его ножом в живот; на крик выбежала жена П-ского, — несчастная подверглась той же участи; убийцы ворвались в дом, ранили гувернантку, которая стала было давать преступнику деньги, но они, со словами: «не нужны нам твои деньги», вышли во двор /…/ и, сказав людям П-ского, чтобы не спасали своего господина, ибо участь эта предстоит не одним их господам, но всем помещикам губернии, что крестьяне за это отвечать не будут, а что, напротив, сзади их скачут жандармы для проверки их действий, бежали /…/. Им удалось ранить смертельно и третьего помещика К-ского и его жену; бывшие здесь дворовые пытались было их схватить, но опять неудачно. /…/ братья вернулись домой, заехали к мельнику, переменили платье и скрылись, но не надолго, и 27 января были пойманы.
По отзыву соседних помещиков, управление во всех трех имениях было хорошее, особенно у Л-ского, которому принадлежали преступники и где они начали убийства. Сами убийцы — незаконнорожденные, более работали на себя, чем на господина, имели некоторое состояние; первый брат умел читать, а второй — читать и писать и по-русски и по-польски; оба домогались и прежде свободы, разглашая слухи об освободительных указах /…/, оба грозили и прежде бунтом. Преступники показали, что они совершили преступление без уговора, в исступлении; они схватили ножи, чтобы не допустить себя до телесного наказания.
Комиссия военного суда приговорила обоих убийц пргнать сквозь строй чрез тысячу человек шесть раз и затем отправить на каторгу» [253] — едва ли при получении шести тысяч
«/…/ не проходило года без того, чтобы кто-либо из помещиков в ближайшей или более отдаленной округе не был убит своими крестьянами. В газетах об этом, конечно, никогда не писали, но известия о таких случаях были совершенно достоверны». [254]
253
С.М. Середонин. Крестьянские бунты. // Эпоха Николая I, с. 74–75.
254
П.П. Семенов-Тяньшанский. Мемуары, т. I. Детство и юность (1827–1855 гг.). Пг., 1917, с. 134–135.
«Старшее поколение, мирное и доброжелательное, не видело в крепостном праве никакой несправедливости по существу: крестьяне не могли обойтись без опеки /…/. Но старшее поколение не скрывало от себя, да и от нас, младшего поколения, что бывают, к сожалению, большие и дурные злоупотребления, но они приписывались дурным личным свойствам того или другого помещика. Помню, отец говорил мне и указывал, где в нашем деревенском соседстве помещик был убит своими крестьянами; факт был преступный, но и помещик был виноват. Потом случалось слышать о других происшествиях подобного рода, о жестокостях помещиков, о бунтах крестьян; раз мне привелось видеть самую «торговую казнь» — наказание кнутом». [255]
255
А.Н. Пыпин. Указ. сочин., с. 106–107. Выше мы уже приводили самое начало этой цитаты.
«Одной из весьма нередких причин угнетения крестьян помещиками было покушение последних на жен и дочерей своих крепостных. Смелые мужья и отцы подвергались гонениям, податливые делались фаворитами. /…/ При существовании крепостного права наш общественный строй стоял, можно сказать, на пороховой бочке: достаточно было малейшей искорки, чтобы произвесть в нем взрыв: то помещики истязали наказаниями и обирали поборами своих крепостных крестьян, то крепостные крестьяне убегали в одиночку и массами от своих помещиков, бунтовали и избивали их». [256]
256
А. Романович-Славатинский. Указ. сочин., с. 320.
«Когда по поводу одного из таких нападений моим отцом, князем Сергеем Васильевичем Волконским, были однажды приглашены для обсуждения этого вопроса несколько соседних помещиков во второй уже половине 50-х годов, то из объявления съехавшихся оказалось, что из собравшихся редко кто избежал нападения со стороны крестьян или дворовых, а на некоторых такие покушения прямо на жизнь были произведены даже не один раз. Но большинство считало нужным молчать, видя в оглашении таких случаев не только что-то позорящее для того, на кого оно было произведено, но и опасное для сохранения помещичьего авторитета». [257]
257
Кн. Н. Волконский. Условия помещичьего хозяйства при крепостном праве. Рязань, 1898, с. 41–42.
«По частным, но достоверным сведениям, в последние годы в некоторых подмосковных губерниях — Тульской, Рязанской, Тверской — крестьяне стали довольно часто подвергать своих помещиков телесным исправительным наказаниям, чего прежде не бывало. Едва ли это не самый верный признак падения нравственного авторитета помещичьей власти». [258]
«Крестьяне не рабы, а только прикрепленные к земле. Большие [259] , как и мы, знали, что это не так, но только не хотели этого знать.
258
Ю.Ф. Самарин. Записка о крепостном состоянии и о переходе из него к гражданской свободе, с. 66.
259
Имеются в виду взрослые родственники; мы — дети: сам автор мемуаров и его сестра (как и в приведенной выше цитате из этой же книги).