Трагическая связь
Шрифт:
Гейб помогает мне копать ямы.
Норт и Грифон заняты разведданными и прибытием дополнительного персонала. Теперь все идет быстро, но Оли приходит посидеть с нами, пока мы копаем, и даже предлагает помочь, от чего я быстро отказываюсь. Когда мы заканчиваем примерно наполовину, Грей и Аро тоже присоединяются к нам, Грей хватает лопату и, не говоря ни слова, принимается за работу.
Аро приносит небольшую горсть припасов, но я слишком занят лопатой, чтобы замечать, что она делает, пока они с Оли не встают и не начинают осматривать лесную подстилку в поисках опавших листьев и веток.
Это глупо. Она ни разу не усомнилась во мне.
Когда ямы наконец становятся достаточно глубокими, я без всяких церемоний переношу в них тела.
Сначала я перекладываю мать, осторожно укладывая ее на взрыхленную грязь. Гейб перемещает Рейчел так осторожно и почтительно, как только может, в то время как Грей тащит моего отца в третью яму. Он относится к этому гораздо менее бережно, чем мы. Я не виню его за это.
Я рад, что мне вообще не нужно прикасаться к этому человеку.
Первую горсть грязи трудно бросить на одеяло, в которое завернута моя мать, но после этого достаточно легко закончить погребение на автопилоте. После того, как мы покрыли всех троих, я все еще не могу подобрать слов, но Оли и Аро ставят над местами упокоения моей матери и Рейчел метки — простые куски дерева, которые они связали вместе, чтобы они выглядели как импровизированные кресты.
Для моего отца у них нет ни одного, и никто из них, к счастью, не пытается говорить о причинах этого.
Я сажусь на бревно, которое только что освободили Оли и Аро, приземляюсь немного слишком жестко и с глухим звуком, когда мое тело сдувается, как воздушный шарик. Я смотрю на крест, которым отмечена могила моей матери, не мигая, и пытаюсь подобрать какие-нибудь слова или оправдания тому, как я себя сейчас веду. Я не хочу, чтобы кто-то ставил под сомнение мою преданность моей группе Привязанных.
Я вообще не должен об этом беспокоиться.
Оли устраивается по одну сторону от меня, а Гейб садится по другую, положив локти на колени, и молча смотрит на свежевскопанную землю перед нами. Грей и Аро исчезают на некоторое время, прежде чем девушка возвращается с маленькими букетиками белоснежных полевых цветов, которые она кладет у основания каждого из крестов.
Я чувствую, что должен объяснить ей, почему эти люди не заслуживают цветов или какой-либо доброты, но все же не могу найти слов.
Она проходит над могилой моего отца, как будто он ничто, а я по-прежнему не чувствую ничего, кроме холода по отношению к нему.
Однако они продолжают обходить мою мать и Рейчел.
Я сижу там так долго, что теряю ощущение ног, так долго, что вокруг нас начинает темнеть, и теневые существа появляются в поисках того, что задержало наше возвращение в лагерь.
Оли прижимается лицом к шее Августа и тихо шепчет ему ласковые слова, которые, я уверен, Норт слышит и успокаивается. Она все еще не делает ни шагу, чтобы вернуться в лагерь.
Я знаю, что мы не можем сидеть здесь вечно. Наконец, я поднимаюсь на ноги, увлекая
Оли внимательно наблюдает за нами обоими, и когда Гейб отходит, она снова прижимается ко мне, переплетая свои пальцы с его. И снова она становится надежным связующим звеном между нами, точно так же, как она является надежным связующим звеном между всей группой Привязанных. Она — единственное, с чем мы можем согласиться и всегда будем согласны, человек, достаточно сильный, чтобы преодолеть все на свете.
Доказательство того, что я могу пережить этот гребаный траур, сложные смерти врагов-предателей, из-за которых я все еще чувствую себя потерянным ребенком в лесу.
— Нам не обязательно идти ужинать со всеми. Мы можем просто лечь спать, это не такая уж большая проблема, — тихо бормочет Оли, прижимаясь лицом к моей груди и глубоко вдыхая мой запах, словно пытаясь запечатлеть его в себе. Это мило и хорошо для отвлечения внимания. Она всегда придавала этому особое значение.
— Мы можем просто пойти и взять пару таких упаковок. Протеиновые батончики не так уж плохи, и в большинстве из них также есть арахис.
— Я ненавижу арахис, — говорю я и понимаю, что их стремление к нормальности действительно работает, но мне никогда не следовало сомневаться в способности Оли притворяться, пока не получится.
— Как ты можешь ненавидеть арахис? Это просто странно, — говорит Оли, морща нос, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать его.
— Можешь взять мой, — говорю я, и моя легкая улыбка, принадлежащая ей, снова появляется на моем лице, как будто сегодня ничего не произошло.
Гейб усмехается и дергает Оли за руку. — Она на треть меньше меня; если кому-то и положен лишний арахис, так это мне. Я обменяю его на банку персиков.
Оли хихикает и цыкает на него. — Тебе нужно есть фрукты, Гейб, иначе у тебя разовьется цинга. Что случилось с твоими салатами печали? Теперь, когда ты больше не играешь в футбол, ты не так беспокоишься о своей фигуре?
Он стонет, глядя на нее, и проводит рукой по спутанным волосам, прилипшим к затылку. Выкапывание ямы никак не повлияло на мой внешний вид, благодаря моему Дару, но Гейб определенно выглядит так, будто только что вырыл несколько могил в разгар летнего дня на Аляске.
Когда мы возвращаемся в кемпинг, Сойер уже ждет нас у палатки своей группы, всего в нескольких футах от нашей.
Парень явно ждет нас, потому что, когда он видит на нашу маленькую компанию, он выдыхает.
— Вы трое определенно не торопитесь!
Оли напрягается под моей рукой, ее брови сходятся, когда она готовится огрызнуться на него в ответ, но мне не нужно, чтобы она защищалась от моего имени. Единственное настоящее чувство вины, которое я испытываю сейчас, — это то, что я так хорошо со всем этим справляюсь.
— В чем дело, Бенсон? — говорю я, слегка сжимая плечо Оли в знак заверения.