Тракт Черной Вдовы
Шрифт:
Слезы высохли. В неком очаровательном отупении я направилась в сторону странного собрания. Подвыпившие рыбаки стояли чуть в стороне, трое «напомаженных шаркунов», за спинами которых возвышались безучастные солдаты с мечами в ножнах, окружили кого-то, кто достаточно громко, но жалобно кричал.
– Разошлись, – тихо, но твердо сказала я.
Скорее, от удивления, а не от моего веса в обществе, но ряженные подростки действительно слегка отступили, предоставляя беспрепятственный вид на унылое зрелище.
Мальчуган лет десяти с явно свежим
– Что это? – У ног мальчишек лежало животное в очень плохом состоянии. Один глаз то ли жеребца, то ли теленка заволокло гноем, на теле без шерсти сплошь свежие открытые раны и ссадины. Бедолага лежал, даже голову поднять не мог.
– Я жеребца утром у устья реки нашел, – малец подумал и добавил: – миледи.
Какая ж я миледи…
– Вы прервали занятное представление, – наконец подал нахальный голос один из ряженных, тот, что с белыми прилизанными волосами и отвратными красными пятнами на лице.
– Не надо, Сэймон, – самый низкий из тройки сделал шаг назад, ближе к охраннику в легких доспехах, что подозрительно пялился на меня, но не мог рассмотреть лицо под черной вуалью.
– Вы, мелкие паршивцы, сургучом на него капали? – Каждому человеку нужна та самая последняя капля. Может, мне не стоило напрямую грубить отпрыскам какого-нибудь лорда, но что со мной могут сделать такого, чего ещё не делали?
На холке жеребка виднелись свежие, жуткие ожоги и сероватый след плавкого сургуча, стекающий по шее, облепленной мухами.
– Вы не имеете право так с нами разговаривать! – Мгновенно возмутились мелкие живодеры.
– То есть, у вас есть право издеваться над животным?
– Я – сын герцога Денрийского! – Все тот же мелкий выскочка.
– Значит, твое наивысшее достижение в этой жизни в том, что ты родился? – Возможно, мне и вправду не следовало так говорить с детьми, – хотя, ты прав. Не твоя вина, что тебя так отвратительно воспитали. Что ты будешь с ним делать? – Спрашивала уже у босого мальчишки.
– Я, – тот растерянно осмотрелся по сторонам, – я хотел попросить медяшку, у нас есть знахарка, но ей едой надобно платить, а у матушки шерсть по дороге разбойники украли, да и не даст она жеребца держать, дорого это…
– Дайте ему медяшки, – почти рявкнула мелким бандитам.
Вместо них их охранники вручили ровно три медяшки босоногому спасителю животных. Тот как-то грустно посмотрел на животное, лежащее у его ног, в котором будущий конь рассматривался только при помощи уж очень большой фантазии. По всей видимости, понял, что так или иначе, ему он не сможет его оставить дома.
Я присела на корточки перед окровавленным носом жеребца, положив свой мешок на колени. Жеребенок отвернулся от меня, будто ожидал только самого плохо и просто хотел, чтобы его мучения поскорее закончились.
–
– Вы его забираете? – Со слабой надеждой спросил мальчуган.
– Да он сдохнет скоро!
– Этого не случится.
На мои последние слова он все-таки повернулся ко мне, чуть склонив голову.
Выступающие ребра, слабые ноги, куча открытых ран на туловище. А ведь они правы: как я буду лечить жеребенка? И зачем он вообще мне?
Он не мог стоять на передней правой ноге. Поджать под себя тоже не получалось, поэтому жеребец закинул ее на левую и, чуть подпрыгивая, приблизился на трясущихся узловатых ногах ко мне.
– Это я забираю, – вырвала из рук большое яблоко у пухлого соучастника из троицы бандитов.
– А три медяка?
– Оставь себе.
Отходя прочь от таверны, я не видела, что из кареты за мной наблюдают черные глаза.
Лес начал брать нас в кольцо, как только мы с моим новым другом ступили на давно заброшенную дорогу.
Усадьба Найран-Моэр находилась в сорока минутах ходьбы от таверны, но с раненным и истощенных другом мы добирались почти два часа. По крайней мере, так казалось. Здесь было абсолютно безлюдно. Никто давно не заходил в эту чащу.
Я не знала, куда вела заросшая дорога. По ощущениям, она просто обрывалась сразу же за усадьбой.
Одна створка кованных ворот покосилась, а вторая и вовсе стояла рядом, прислоненная к каменному столбу.
– Вот мы и пришли, – вздохнула я, рассматривая довольно унылое зрелище. Впрочем, как и наша парочка.
Вероятно, когда-то эта усадьба процветала. Я не успела обойти все свои новые владения. Но заросший, недействующий фонтан перед входом, высокие угловые эркеры с некогда мозаичным остеклением говорили именно о богатстве прежних владельцев. Такую готическую махину из темного камня еще построить надо.
Сейчас же половина стекол выбита. В холе, где находится когда-то величественная лестница из тёмного дерева, пол устлан черно-белой плиткой в шахматном порядке. Сейчас там мирно покоятся залежи сухих листьев и громадная люстра в углу. Из мебели мало чего осталось. В основном все, что могло быть разбито – разбито. Все что могло быть сломано – сломано. Ну, может, на кухне уцелело что-то кроме громадного рабочего стола посреди.
Жеребец похромал за мной прямиком через холл, гостиную, ещё какую-то гостиную, по крайней мере, диваны с листиками на них и покосившиеся картины говорили об этом, прямиком на кухню.
Я со злостью сорвала с себя шляпку с вуалью, которая больше скрывала мои синяки и кровоподтеки на лице, нежели была моей данью памяти скоропалительно скончавшемся супругу, и швырнула её в глубокую раковину, где кто-то из пернатых уже свил гнездо.
Слезы подступали более агрессивно.
Достала из своего мешка медный сотейник водрузила его на громадную плиту. Прямо как корону на пьедестал.