Тракт. Дивье дитя
Шрифт:
Марфа усмехнулась лукаво и, пожалуй, польщенно. Егорка спросил:
– А что, Марфуша, ты так и домой пошла, а его во ржах оставила?
– Нет. Он в деревню пошел. Сказал, в чащобе людей не видал, взглянуть интересно, какие, мол…
Егорка вздохнул.
– Поглядел… Ишь ты, Андрюха, как учуял-то… А синеглазый-то, значит, погостил да уехал, а перед тем забаву себе в деревне нашел… Ну да ладно, ребята. Так это все. Пустяки. Хорошо с вами, тепло, отогрелся я душой, да только пора мне. Вы уж сделайте милость, придержите себя. Я постараюсь
– Да не бойсь! – рассмеялся Николка. – Я уж с бережением. Тебе же помогаю – глядишь, и купчина твой обгадится. А любая передышка лесу в радость…
Егорка хотел сказать, что из-за лесных чудес сельчане могут стать к нему недоверчивы и к купчине будет не подобраться, но посмотрел в чудесные лица лешаков – и не сказал. Лес – их дитя, они его грудью, кровью защищать будут, что тут скажешь… они в своем праве. Кожей к этому месту приросли. Сам Государь и то им не указ – как можно указать разлюбить-то?
– Ладно, ребята, ладно, – сказал Егорка тихо. – Только осторожно.
Неохотно поднялся, улыбнулся на прощанье, не спеша побрел по мху, как по персидским коврам, по прекрасному лесу – по этому вечно живому Государеву дворцу под высоченным небесным сводом, в котором любящая душа может только благодарить, восхищаться и вновь благодарить…
К деревне.
Лешаки проводили его взглядами.
– Дядь Андрюш, а чего он не сказал, на что ему синеглазый-то этот? – спросил Митька.
Андрюха только вздохнул.
Федор стоял, постукивая прутом по сапогу. Его губы кривились сами собой. Брезгливо, презрительно.
– Как хотите, – говорил управляющий. – Как хотите, Федор Карпыч, а в этом что-то есть.
– Есть, – процедил Федор сквозь зубы. – Два деревенских дурака напились пьяные. Хорошо, что был дождь и эти идиоты не сожгли лес. Этот Филимон, кажется, всегда был придурковатый, а от водки вовсе спятил. Так?
– Он весь поседел, Федор Карпыч, – сказал управляющий нервно. – От водки?
– А что ж, он первый на свете зеленых чертей ловил? – усмехнулся Федор. – Хороши работники: голь да пьянь. Я не хочу слушать этот бред про леших. Я хочу, чтобы те, кому я плачу, не жрали на работе вино четвертями, а работали. Это просто, кажется?
– Ваше степенство… – Архип, позеленевший с лица, со страшными, черными кругами под глазами, сделал шаг вперед из негустой толпы перешептывающихся лесорубов. – Ваше степенство, дозвольте сказать. Я водки-то отродясь в рот не брал, боже упаси. И Филька был в своем рассудке. Он парень молодой, непутящий, Филька-то, но мы обои были в своем рассудке. И мне бы помереть или помешаться, да я молитвой спасся, ваше степенство. Верно говорю – нечистая сила тута. И вы нас, ваше степенство, не обижайте. Так и скажите, коли место нехорошее. Попа надо звать. А мне больше денег ваших не надо. И ничего не надо – была бы цела одна голова.
– Глупости говоришь, – начал было Федор, но Архип нахлобучил шапку и буркнул:
–
Он поплотнее запахнул тулуп и направился прочь, вдоль вырубки, к дороге. Федор, управляющий, Игнат и лесорубы одинаково растерянно посмотрели ему вслед.
А заговорил первым не Федор, как можно было ожидать, а Лешка, веселый веснущатый парень из староверского семейства, и обратился он не к Федору, а к собственному старшему брату Титу, угрюмому мужику с надменно-скептическим выражением темного лица.
– Слышь-ка, братка, – ляпнул Лешка в настороженной тишине неожиданно громко. – Батюшка-то осерчает, коль прослышит.
Теперь все повернулись в их сторону.
– Чего это осерчает? – сощурившись, спросил Тит.
– А что мы тут валандаемся… с табашниками да с еретиками… да еще теперя и с бесями…
Тит подумал и кивнул.
– Сбирайся. Домой пойдем.
– Э-э, Тит, – управляющий так возмутился, что не сразу подобрал слова. – Вы ведь и раньше работали вместе с… э-э… с прочими – и ничего…
– Мне бесей видеть неохота, – отрезал Тит. – Ты нам, Антон Поликарпыч, пятерку должен.
– Хорошо, – бросил управляющий со злобой. – С тобой расплатятся. А денежную работу ты потеряешь.
– Душу сберегу – и то будет ладно. Что встал, Лешка?
– Завтра же сюда позовем отца Василия, – сдался Федор. У упрямого сектанта был такой убежденный вид, что мужики слушали уж слишком внимательно.
– Потеха, братка! – хихикнул Лешка. – Час-то от часу не легче! Бесей-то им, чай, мало, так они антихристова слугу скличут!
Мирские глухо заворчали, зато еще пара староверов отделилась от толпы и направилась прочь.
– Не сметь так говорить! – рявкнул управляющий, багровея. – Молчать!
– Чего-й-то ты раскипятился, не самовар, чай? – ехидно спросил Лешка.
– Ах ты…
– Ты, Антон Поликарпыч, его не трог, – холодно бросил Тит. – Он дело бает. Нечего нам тута делать. Вон тут греха-то сколько – все округ беси, будто мухи, засидели. Лешка, пошли, говорю. Будет языком-то чесать. А за пятеркой-то я зайду, Антон Поликарпыч.
И оба удалились, исполненные собственного достоинства. Федор наблюдал за ними в тихом бешенстве. Он мог сколько угодно ненавидеть сектантов за выходки, вроде этой – но это не мешало им быть лучшими, самыми трезвыми и старательными работниками. А теперь они будут болтать про эту дурацкую историю направо и налево…
Федор оглядел толпу сузившимися глазами. Мужики съежились под его взглядом.
– Струсили? – спросил Федор презрительно. – Собственной тени боитесь? В бабьи сказки верите? Ну-ну, убирайтесь. Посмотрим, что скажете, когда подать платить нечем будет. Думаете, от леших бежите, дурачье? Да вы от собственных денег бежите. Ну извольте, никого силой держать не стану. На такие деньги, как я вам плачу, у меня от рабочих отбою не будет.