Трактир «Волшебная жемчужина»
Шрифт:
– Тогда назови другую цену и даже не вздумай смотреть в сторону этой девушки! – Син кивнул на онемевшую Енын.
– Что ж… если вы того желаете… Тогда пусть юная госпожа выполнит одно мое заветное желание. – Токкэби перестал улыбаться, и из его поведения исчезло подобострастие. Он выпрямился и вернулся за стол, глядя на Енын тоскливым взглядом. Хитрец изменился всего за секунду.
– Что вы хотите? – тихо спросила она, мельком бросив на Сина непонятный взгляд. Удивленный? Благодарный?
– Отыщите мою хозяйку. И помогите с ней встретиться.
– Хозяйку? Разве у токкэби есть хозяева? – удивился Имуги, который все это время молча наблюдал за всем происходящим вместе с притихшей за соседним
– Токкэби рождается из энергии старых вещей, – неохотно ответил Син. – И у каждой вещи есть свой хозяин.
– Все верно, господин. Моя хозяйка была гончаром, и я родился из первого созданного ее руками кувшина. Он получился уродливым, кривым, но для нее он был дорог как первая самостоятельно сделанная вещь, – сказал токкэби, который уже не выглядел как нахальный развратник. В его маленьких карих глазах отразилась печаль, как только он заговорил о прошлом, и стало понятно, что для него это грустные, но дорогие воспоминания. – Она хранила кувшин в своей спальне на самом видном месте. И благодаря ее любви я появился в этом мире. Но прошли годы, она захворала и больше не могла заниматься гончарным делом. Моя дорогая хозяйка слегла, и в наш прекрасный теплый дом пришли ее родственники. Они убрали все созданные ею произведения искусства, в том числе и глиняный кувшин, в котором уже жила моя душа. Я долго лежал в темном сарае, не зная, сколько прошло времени и что со мной будет дальше. И вот, спустя долгое время, я материализовался в этом мире, но не смог найти дом, где прожил всю жизнь. Я не знаю, жива ли моя госпожа, что с ней, поэтому мое самое горячее желание – узнать ее судьбу, увидеть хотя бы раз, а если она умерла, то поклониться ее могиле.
Некоторое время после рассказа токкэби все присутствующие молчали. Даже Син был удивлен верностью этого низшего создания, которого он всегда презирал. Выходит, даже в самой ничтожной душе есть место для любви?
– Как зовут твою госпожу? – спросила Енын. Ее глаза были полны искреннего сочувствия.
– Я не знаю, – печально покачал головой токкэби. – Когда жил в ее доме, я был еще бесплотной душой, сгустком энергии. Единственное, что помню, – это огромный древний вяз санкан [31] за окном. Я много раз видел, как с его ветвей опадают листья и потом рождаются вновь.
31
«Тройной ствол» – разновидность многоствольного дерева, когда из одного корня вырастает три ствола. Символизирует постоянство традиций и преемственность поколений.
– И все? – разочарованно протянул Имуги. – Как мы можем найти человека по дереву, которое растет у него во дворе? Наверняка в Ханяне много домов, рядом с которыми растут старые вязы.
– Нет-нет, в этом есть смысл, – задумалась Енын. – Если дерево растет во дворе несколько столетий, значит, дом принадлежит древнему аристократическому роду. Хозяева редко сажают вязы, в основном – вишни. Плюс ко всему, санкан – довольно редкое явление, так что… придется обойти все дома чиновников в поисках этого дерева. Но одна я буду искать долго, мне нужна помощь.
Енын посмотрела на Имуги, который с готовностью кивнул, обозначая свое согласие.
– Думаю, Хэиль тоже не откажется помочь, – улыбнулась она.
– Госпожа, если только вы найдете мою хозяйку, я дам вам столько золота, сколько захотите! – восторженно воскликнул токкэби и подобострастно поклонился.
Син насмешливо хмыкнул: не он ли несколько минут назад нахально приставал к юной девушке? А теперь ведет себя так, будто готов служить ей до конца жизни. Двуличный гад!
Вскоре вернулась довольная и пышущая энергией Хэиль,
Син в очередной раз обошел все свои деревья, пытаясь восстановить их прежний облик, но у него опять ничего не вышло. Словно насмехаясь над его усилиями, деревья все больше напитывались жизнью, подтверждая слова Ханнелиума.
Странная компания, которая ушла на поиски хозяйки токкэби, все не возвращалась, и Син заволновался. Крутанувшись на месте, он исчез из пещеры и оказался на улице, вновь сливаясь с силой природы и превращаясь в порывистый ветер. Метался по улицам, ища упрямую девчонку, лису и друга. В груди что-то ныло и тянуло, не давало спокойно жить, сигнализировало о какой-то опасности. Но откуда она могла прийти, Син не понимал.
На Ханян опустились сумерки, и, сливаясь в унисон с утопающим в тоске сердцем духа, пошел снег. Син поднял голову, глядя, как с черного неба падают большие хлопья. Чувствовал, как они тают на его лице, приятно охлаждают и успокаивают встревоженную душу. Он закрыл глаза, прислушиваясь к той магии, которая серебряными нитями привязала его к смертной девушке. И вдруг сразу понял, где она. Стрелой метнулся на восток, чуть не сбив по дороге ученого Сонгюнгвана, и остановился, невидимый ни для кого, возле ворот дворянского дома. Старый трехствольный вяз, не выдержав груза лет, треснул у основания, устало сложив тяжелые толстые ветви на каменный забор. Хозяева подставили деревянные подпорки, чтобы сохранить дерево, но Син видел, что это не поможет. У всего есть свой срок, и время древнего вяза подошло к концу.
Син скользнул в дом, успев просочиться в узкую щель почти закрывшейся двери, и увидел печальную картину. На расстеленной постели лежала женщина. Ее волосы были совсем седыми, а лицо словно высохло, но едва вздымавшаяся грудная клетка и подрагивавшие веки говорили о том, что она еще жива, хоть и доживает свои последние дни. Совсем как старый вяз во дворе ее дома. У постели больной сидели Енын и женщина средних лет с волосами, закрученными в низкий пучок, какие носили замужние дамы, а в углу комнаты скорчился невидимый для людей токкэби.
– Я не знала, что у матушки была ученица, – всхлипнула женщина, аккуратно вытирая платком глаза.
– Несколько лет назад я вынуждена была уехать из Ханяна, и мы потеряли с ней связь, – ответила Енын, печально глядя на больную. – Спасибо, что впустили и дали возможность проститься с ней.
– Она жила так уединенно… Мы с сестрой давно вышли замуж и вынужденно оставили ее одну. Как, должно быть, ей было одиноко! Мы не понимали ее увлечения гончарным делом, считали это странной забавой, поэтому после того, как она заболела, убрали все ее изделия в сарай. Однако только недавно я начала понимать, что, должно быть, так она спасалась от одиночества… А я так редко ее навещала… – Женщина зарыдала, судорожно прижимая руки к груди.
В глазах Енын стояли слезы. Ее чистая душа сочувствовала чужому горю, переживая его как свое собственное, и в сердце Сина что-то оборвалось. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного, когда в груди невыносимо жжет и тянет. Так сильно, что хочется разорвать грудную клетку и выпустить все то, что давит, мешает, словно внутри этому неизведанному не хватает места. Эта юная девочка, сама того не ведая и не желая этого, показала ему, что значит быть человеком. Это было больно, это было страшно, но оно стоило всего.