Трактирные истории
Шрифт:
Стражник проводил его к капитану уже через пять минут после доклада о прибытии. Кем бы он ни был, а дисциплина у каралатской стражи превыше всего: сначала доложить, а потом проводить, причем под присмотром. Табола еще вчера ночью оценил уровень подготовки стражников и организацию действий и патрулей, а сейчас про себя вскользь посетовал, что даже у имперской гвардейской охраны такого рвения и выучки нет. Вот что значит хороший командир.
Лудим встретил Таболу улыбкой усталого человека, которому всё настоягхрело. Тяжелые шторы в его кабинете были задернуты и сыскарь мог не щуриться против солнца. Над столом горел магогонек, освещая комнату как теплое вечернее солнышко. Это Таболе удалось поспать полночи, а Лудим все это время работал. Маг понимал
— Ты как, капитан? Может перенесем все разговоры на после того, как ты отдохнешь?
— Не стоит. Я не столько вымотался физически сколько морально. Сейчас дам почитать протоколы допросов, сам поймешь, — и протянул дель Наварра бумаги.
Листы допросов, отчетов патрулей, лекарей и прочих страже-сыскных и судебных служащих скреплялись металлическими кольцами между двух тонких дощечек, на которых выжигался номер дела, дата его начала и окончания, название герцогства и города и имя ответственного. Так было очень удобно хранить и искать его в картотеке, если вдруг понадобится.
Табола бегло ознакомился сначала с показаниями Фрита Чипо, он же Фритто Мальтикучино, а потом и Йолмы Парат-Налло. Первые его высказывания история не сохранила, потому что отцензурила.
— Ресторатор ото всего отопрется. Скажет, что его обманули. В действительности, кстати, так и есть. А наказания за «кухонный шпионаж» у нас в Империи не предусмотрено.
— Уверен, что отопрется, — поддержал перевертыш. — Хотя жаль. Фрит та еще падаль, на самом деле, хотелось бы хоть как-то его наказать. Но это уж мы с моими ребятками придумаем. Так, чтоб в рамках закона. А вот… лекарь должен знать, как и почему на самом деле умерли его жена и сын. Я пригласил его на разговор к себе завтра вечером. Хочу для начала просто по-человечески что ли рассказать. Прежде чем будет суд и казнь. Никто не заслуживает пережить такое.
Сказано это было таким голосом, что Табола спросил:
— Кого ты потерял? — и тут же осекся. Не его это дело.
— Жену и дочек. Близняшки должны были быть…
— Прости. Не хотел всколыхнуть воспоминания.
— Да я итак о них никогда не забываю. Хотя и не рассказывал никому. А те, кто был свидетелем уж давно за Гранью. Знаешь что, а пойдем-ка посидим где-нибудь. Тошно мне. Ничего, что я так запросто?
— Пойдем действительно к «Снежным». Даже в самом трактире сидеть не будем. Есть там место для разговоров. Сам к тебе шел для разговора не совсем по делу, — Табола вспомнил о беседке, где они сидели с Рийной.
Бывает так, что кровная родня тебе абсолютно чужая. Просто родились в одной семье, росли вместе или воспитывались, даже шалили в детстве. При этом ни привязанности, ни общности характеров или интересов, ни душевной близости. А бывает еще так, что человек или нечеловек, с которым ты случайно повстречался, становится тебе родным. Не по названию, а по сути. Сейчас между мужчинами это была еще не дружба, но предвестник дружбы и простое понимание.
Наставник Таболы в сыскном деле, сам маг, высокий, тень на службе императора, учил тогда еще «сопливого мажонка» с необычным даром не доверять, не привязываться, не поддаваться эмоциям, руководствоваться только разумом, долгом и выгодой. Дель Наварра попался ему на глаза будучи тринадцатилетним подростком, у которого внезапно прорезался дар.
Вот так вот. Его мать обладала сильной искрой, отец был бездарным, как и вся его семья. Думали, что Табола пошел в отцовскую ветвь, но он оказался «поздним сортом». Воспитанием мальчика, в основном, занимался дед по отцовской линии. Граф отошел от дел, передал главенство рода и управление семейными делами старшим сыновьям и переехал к младшему, который теперь был дель Наварра. К тому моменту патриарху семейства сравнялось 70 лет. Здесь, именно в этом доме, ему было уютно и спокойно. Перед ним не лебезили, не боялись его гнева, лишения наследства и тому подобное. Чего боятся, если не нужно никакое наследство — сами заработали достаточно. Чего лебезить, если от этого человека не зависит твое благосостояние.
А Табола начал. В тринадцать лет, когда до этого никакой искры и видения лей-линий не было, не понимаешь что именно происходит. А тут еще и нелепая, случайная смерть мамы. Мамы, которая любила и которую любил. Отца он тоже любил, но с мамой был более близок. С мамой и с дедом. Теперь остался только дед. Когда искра вспыхнула и разгорелась, он даже и не понял ничего. Просто внутри стало жарко. До этого было больно и пусто, а потом пустота и боль переросли в нестерпимый жар. Таби тогда думал, что это просто сердце разрывается от переживаний. Перед глазами вспыхнула разноцветная паутина, которая пронизывала или оплетала все предметы в пространстве. Какие-то паутинки были яркими и толстыми, другие совсем тоненькими и тусклыми, как паучья в лесу, которую можно разглядеть только когда на нее под определенным углом падает солнечный свет. Таби попробовал прикоснуться к паутинке и та тихо запела на одной ноте. На пальцах, как-будто пыльца, остался светящийся след. Он резко взмахнул рукой, чтобы стряхнуть «пыльцу», а она отлепившись словно камешек из рогатки ударила в стоящий в нескольких шагах на столе кувшин и тот раскололся.
«Что за ягхры?!» — испугался тогда подросток и кинулся к деду. Светящаяся паутина потускнела и пропала через склянку, и Таби-таки решил никому не рассказывать. Вдруг он сходит с ума?
Конечно же, образование ему давали хорошее, но знать о лей-линиях и видеть их — совсем разные вещи. Только через несколько дней он понял, что произошло и начал экспериментировать. Видение сначала открывалось ему только в моменты острой душевной боли, когда он вспоминал маму и готов был выть от потери. Мир сразу вспыхивал разноцветной паутиной. От соприкосновения с ней на пальцах так же оставалась «пыльца», которую можно было запустить в какой-нибудь предмет.
Табола закопался в библиотеке и листал все книги про магию, которые только мог найти. Большиство этих книг были мамины. Ее никогда не учили пользоваться даром, но кое-что, как понял мальчик, она приобрела уже в Империи и училась по ним. Училась хоть как-то управлять даром. Хотя официально считалось, что дар не проявленный, а потенциальный.
Бывает и такое, что искра в человеке горит и горит ярко, но управлять ей он не может. Вот не дано взаимодействовать с леями и все тут. Только недавно Альгерта дель Наварра прошла комиссию Ковена и подтвердила свое умение магического воздействия. Буквально пару месяцев назад. Тогде же Табола нашел не только мамины книги, но и ее записи по магии и дневники. Дневники, в которых рассказывалась история его рода. Настоящая, а не прошедшая цензуру забвения нескольких десятков лет. В семье потомственных книгочеев и «пиратов» она передавалась из уст в уста под большим секретом и никогда не записывалась. Видимо, Альгерта, дочь морского кнёса и потомок «бумажного рыцаря», боялась, что по каким-то причинам не успеет передать ее сыну.
А потом за магическим сбиванием яблок с дерева его застал дед и пригласил в их дом господина имперского сыскного мага, который стал его первым учителем магии.
Сильно позже Табола осознал, что внезапно обретенный дар тогда помог справиться ему с потерей мамы, уберег от многих и многих ошибок. Тем не менее про дневники и записи матери он промолчал. Не рассказал даже отцу и деду. Это не их род и не их тайна, решил тогда подросток. Его забрали из дома на обучение в столицу, помогли раскрыть способности и даже дали дело всей жизни. А еще научили недоверию, критическому мышлению и беззаветному служению Империи. Какие уж могут быть друзья у беспринципной ищейки на службе императора… Любые привязанности его учитель выкорчевывал из молодого человека наглядными примерами и душевными ранами. Он был уверен, что преуспел.