Трамлин-полет
Шрифт:
Я бегу, а Костя, двигаясь галсами, едет на своей "формуле" рядом.
– Алексей, - обращается он ко мне, - я вчера после контрольных заездов так и не спросил у тебя - не хотел зря дергать. Ты же сам себе секунду проиграл. Зачем? Если не первое, то, во всяком случае, второе время мог показать, а теперь два чеха оказались впереди.
– Ну, положим, не впереди, а рядом - на старте. А на финише посмотрим. Если честно, то было жалко двигатель. Я подумал: у Властимила мотор явно лучше моего - секунду, а то и две он с круга мне привезет, как бы я ни напрягался, с Иржи, ты и сам знаешь, движки у нас одинаковые, а Генриху нас не достать, поэтому
– Ты говоришь, что Генриху не достать. Ой ли. Он вчера на прямой так отвинчивал! Я думал, ты четвертым будешь.
– Да, гэдээровцы хорошо стали делать моторы, но еще чуть-чуть им надо подтянуться.
– Я вчера Борисова видел, он тебе привет передавал.
– А что же он, черт старый, сам не подошел ко мне?
– У него вечные проблемы с его "детским садом". Там у ребят что-то не ладилось, и он колбасой носился.
Некоторое время молчим - небольшой подъем. Костя держится за меня, и я его тащу вверх. Потом мне это надоедает, и я говорю:
– Так, ладно, Фан, закругляемся. В десять ровно встретимся в столовой.
Я махнул рукой и свернул с асфальта на грунтовую дорожку, а Костя, лихо выполнив поворот, покатил в гостиницу.
Уже полчаса идут гонки на "формулах". Наша очередь - спортивных специально подготовленных автомобилей - следующая. У меня с годами выработалась целая программа, как унять предстартовую лихорадку, которая начинается часа за два до заезда. Вначале еще терпимо - есть дела, какие-то встречи, разговоры. Но вот, как только стартуют "формулы", наступает самое страшное - все, кто свободен, уходят смотреть гонку, и ты остаешься один на один с собственными мыслями. Но это еще полбеды. Звук гоночных моторов несущихся по трассе машин висит в воздухе. От него никуда не скрыться. И от этого даже внутри холодеет.
В такие минуты я забиваюсь в наш оборудованный для обслуживания гонок "Икарус" и начинаю медленно готовиться. В автобусе есть все. Это одновременно: гостиница, столовая и мастерская, рассчитанная на 5-6 человек. Он предмет зависти многих команд, но избавиться от мандража и здесь невозможно. В свое время я долго думал, чем объясняется предстартовая лихорадка и нужна ли она. Это не страх - тебя просто колотит, бросает то в жар, то в холод, знобит... И когда я уже стал методично воспитывать в себе умение подавлять лихорадку, мне встретился один врач-психолог. Он готовил олимпийскую сборную. "Это нормальное и нужное явление, - сказал психолог.
– Организм готовится к колоссальным стрессовым нагрузкам, и происходит как бы самонакачка. Но здесь очень важно не переусердствовать!" Вот с тех пор я и стараюсь поддерживать мандраж умеренной силы, хотя удается это нередко с большим трудом.
Прохаживаясь туда-сюда по автобусу, медленно раздеваюсь до плавок, аккуратно складывая вещи в шкаф. Открываю другой, где лежит все спортивное обмундирование, и медленно, разглаживая каждую складку, начинаю одеваться. Сперва нижнее - нательное белье. Тончайшие трикотажные "ползунки" и рубашку из хлопка... Поверх этого тоже очень тонкий, но шерстяной комбинезон... Когда влезаю в две шкуры, остается третья - грубая синтетическая. "Молнии" пока не застегиваю, а то можно изжариться. Обувь тоже специальная - ботинки из очень мягкой кожи и с тонкой подошвой, позволяющей отлично чувствовать усилия на педали. Многие думают, что все пижонство, и ошибаются - удобно себя чувствовать во время гонки, тонко ощущать
С обувью было все ясно с самого начала, а вот все остальное я приобрел гораздо позже, после того, как два года назад стал свидетелем ужасной трагедии. Польский гонщик не вписался на "формуле" в поворот, и его развернуло. Идущая сзади машина ударила в бок и рикошетом ушла дальше, а он загорелся. И никто не успел ничего сделать. Столб пламени полыхнул метров на десять вверх. Я сам видел, как загорелся его комбинезон и стал плавиться шлем. Гонщик шевелился, пытался выбраться, но все было кончено в несколько секунд... Как потом выяснилось, у него была сломана рука, и он даже не смог расстегнуть ремни.
От жутких воспоминаний оторвал знакомый голос входящего Виталия Борисова:
– Привет, маэстро! Дрожишь в одиночестве? Ну-ну, дрожи, только не перегрейся.
– Я, видимо, еще не успел переключиться, и Виталий сразу это заметил.
– Что-нибудь случилось? Ты чего как в воду опущенный?
Мы обнялись.
– Да вот вспомнил тот кошмар с поляком.
– Ну ты даешь! Нашел, о чем думать перед гонкой.
Виталий за последний год, что мы не виделись с ним, сильно располнел, но энергии у него не убавилось. Он ее излучал во всех направлениях. Схватил шлем, повертел его:
– Красивая игрушка. Высший класс!
– Я вот как раз думал, что такие игрушки порой жизнь спасают. Не знаю, как на деле, а все эти доспехи, если верить рекламе, позволяют сносно себя чувствовать в любом пекле около сорока секунд. А ведь за сорок секунд мы бы того парня вытащили.
– Ты чего на меня взъелся? Я что? Против, что ли? Наоборот - рад, что у тебя все на самом высоком уровне. Завидую белой завистью. Вчера, например, смотрел, как твоя "серебряная птица" проносилась мимо - аж слезы стали наворачиваться. А как мотор поет!
– Ладно, ладно - не успокаивай. А то расслаблюсь.
– Знаю я тебя, как ты расслабляешься. Глаза, вон, как две ледышки.
Виталий бросил в шлем перчатки и подшлемник, подергал зачем-то за шнур радиосвязи и аккуратно положил все в коробку.
– Леха, ты скажи, никак не могу успокоиться после вчерашнего - давно я не видел классных машин. Сколько ты на прямой винтил?
– Да, действительно, ты давно не видел приличных автомобилей. Сколько, говоришь, винтил? Да столько же, сколько и ты в свое время - восемь тысяч пятьсот оборотов в минуту.
– Ну ты не заливай! Я так двигатель никогда не мордовал. Все перепутал, это ты сам еще десять лет назад на контрольных заездах такое вытворял. Помнишь?
– Помню. До середины ночи вчера вспоминал. Теперь времена, брат, другие: не открутишь - не поедешь.
– Это у тебя предел - восемь с половиной?
– Кто его знает. Мой "генеральный" говорит, что еще можно подбросить пару-тройку сотен, а я боюсь.
– Да, кстати, а где твой этот, как его, Хуан, Мануэль, Гарсиа или Фанхио? Я его хочу попытать - чего он там с мотором придумал и сколько туда лошадей запихнул, - Виталий стал оглядываться по сторонам, как будто Паратин прятался от него.