Трамвай «Иллюзия»
Шрифт:
Ловлю себя на том, что улыбаюсь. Как бы сильно меня не раздражал этот парень, здесь и сейчас он прав. У меня ушел не один год, чтобы смириться с этой мыслью, а он говорит об этом, как о чем-то банальном и разумеющемся. Возможно, у него стоило бы поучиться. Многому и многим.
– Пора возвращаться, трамвай скоро отправляется. Сколько нам открытий чудных, моя хорошая, ты даже не догадываешься!
– Если ты хотел меня подбодрить – у тебя не получилось, извини.
Берет меня под руку, подпрыгивает. Пару секунд – или три вечности – спустя мы снова оказываемся
– То есть мы будем мотаться по моим воспоминаниям, правильно?
– Говорю же, – голос Кондуктора звучит даже слишком бодро, – ты быстро вникаешь в суть, Лилечка.
– Не называй меня Лилечкой, пожалуйста, – вздрагиваю и морщусь. – Это… Не для всех.
– Прости-прости, больше не повторится, – парень прикладывает руку к груди и коротко кланяется. Трамвай со всхлипом открывает перед нами двери. – Так или иначе, ты права. Нам предстоит кое с чем разобраться, пока будем ехать. Точнее, разбираться будешь ты, я просто рядом постою.
– И все это, чтобы… Чтобы что, не напомнишь?
Резкий рывок – и я инстинктивно хватаюсь за поручень.
– Говорил же: чтобы вернуть то, что ты хочешь.
Не знаю, хочу ли я прямо сейчас чего-то сильнее, чем просто вернуться домой или проснуться.
Глава 2. Подмена понятий
Пейзаж за окном мельтешит с такой скоростью, что проще закрыть глаза, чем пытаться разглядеть хоть что-то. Еще и тошнит. Я даже перестаю верить, что трамвай – одно из самых безопасных средств передвижения в мире. Особенно когда течение уносит в неведомые дали, еще и не факт, что прекрасные. Возможно, у этого далека придется просить пощады. Не знаю и даже не уверена, что хочу знать.
Кондуктор при этом по-прежнему невозмутим. Поет что-то там себе под нос, слоняется по салону, словом, ведет себя так, как будто не происходит ничего экстраординарного. Обычный вторник, и ничего, что в момент, когда я выходила из дома, был четверг. Пока я вжимаюсь в кресло, парень садится напротив.
– Переживаешь?
– А есть причины? – меня все еще малость потряхивает после встречи со смертью, но я пытаюсь не подавать виду. Получается плохо.
– Ну, я бы переживал, – мой проводник стучит пальцами по спинке кресла, словно продолжая песню, – наверное. Или нет. Не знаю. Ой, все, чего пристала вообще?
Ощущение, что передо мной подросток в теле взрослого мужика – если моего ровесника можно считать взрослым мужиком. Нет, я давно догадалась, что шутки про первые сорок лет детства – не шутки, но тут все как-то совсем неоднозначно. У него нет возраста. Щетину и челку прямиком из две тысячи седьмого можно носить и в пятнадцать, и в тридцать. При этом что-то в жестах, голосе, поведении намекает: лет ему… Прилично. Или, по крайней мере, успел нагрести жизненного опыта по самые гланды. Я уже встречала
Правда скрыта где-то на дне его глаз, я знаю это наверняка. Но что-то внутри мешает туда заглянуть. Останавливает, одергивает, шепчет, что это плохая затея. Говорю себе, что просто не хочу знать правду вот прямо сейчас. Легче, конечно же, не становится. Ладно, раз уж я здесь оказалась и не могу свернуть с маршрута – вот так ирония, конечно, – буду разбираться по ходу дела. Некоторые ларчики вообще имеют свойство открываться только под конец, этому меня еще в детстве Роулинг научила.
– А расскажи о себе? – спрашиваю и осекаюсь: даже в мыслях ведь не было.
– Вот так сюрприз. Я уж думал, не спросишь, – Кондуктор ерзает на сиденье, и в этой слегка мешковатой униформе с темно-синим кителем и голубой рубашкой напоминает гимназиста-раздолбая. – Спрашивай.
Несколько секунд перебираю в голове вопросы, не понимаю, с чего начать.
– Сколько тебе лет?
– Следующий вопрос.
– Как ты стал Кондуктором?
– Следующий.
– Зачем это все?
– Ты уже знаешь.
– Ты, блин, издеваешься?
Парень коротко улыбается, и от этого становится неожиданно тепло. Еще мгновение назад я едва не вскипела от ярости, а теперь разве что не медитирую у кристально чистого ручья.
– Прости, Лиля, – он накрывает мою ладонь своей, – все, что тебе хочется знать больше всего, я попросту не могу рассказать. Знаю, что интересно. Знаю, что страшно. Но таковы правила. Ты поймешь… Позже.
Я одергиваю руку, отворачиваюсь, смотрю куда-то перед собой, выискиваю хоть что-нибудь занятное в обшивке салона. Не получается: это совершенно типичный московский трамвай. Серый пластик, отполированные стальные поручни, по синей обшивке кресел бегут тонкие желтые линии, складываются в контуры достопримечательностей столицы. За окнами – прежняя бесконечная рябь.
– Я могу задать тебе встречный вопрос?
– Ты только что это сделал, – отвечаю, не поворачивая головы.
– Сделаю вид, что не услышал. Так вот. Почему ты не смотришь мне в глаза?
– Мама научила не смотреть в зубы дареным коням и в глаза незнакомым мужчинам, – улыбка – натужная, вымученная – не держится на губах даже долю секунды.
– А если серьезно? – и его голос тоже становится удивительно серьезным.
– Если серьезно – понятия не имею. Не могу и все.
– Ладно, ответ принимается. Пока что.
Понимаю, что меня почти перестало тошнить. Трамвай постепенно сбавляет ход, останавливается со скрипом, больше похожим на вздох. Сквозь окна не видно вообще ничего, и я на автомате бросаю вопросительный взгляд на спутника. Он лишь пожимает плечами:
– Сюрприз, видимо. Такое бывает.
«Осторожно, двери открываются. Покидайте состав только на свой страх и риск», – механический голос из колонок заставляет вздрогнуть.
– А то мне сюрпризов мало, конечно, – борюсь с желанием что-нибудь пнуть, подхожу к дверям. Делаю шаг в неизвестность – и понимаю, что она не такая уж неизвестная.