Трансформация. Проявление самости
Шрифт:
Я не ставлю пред собой цели дать полное описание содержания «Дуинских элегий». Этому вопросу было посвящено множество книг, диссертаций и целые конференции, далеко не исчерпавшие сложность и глубину этого произведения. Я лишь остановлюсь на некоторых темах и образах, которые считаю основными, относящимися к избранной мною теме психологической трансформации. Мы вкратце обсудим образы Жалобы, Ангела и Открытости наряду с темами трансформации и смерти. В элегиях они сплетены и тесно связаны, и я считаю, что они составляют основную тематическую ткань работы.
Почему основной труд жизни назван элегиями? Я размышлял над этим, когда впервые стал изучать шедевры Рильке. Конечно, одна из причин – формальные традиции, как объясняют литературоведы. Гете написал известные элегии и, вероятно, это и стало причиной выбора Рильке. Но я искал психологические причины. И обнаружил, что элегическая ностальгия и печаль доминировали в творческой жизни поэта. Возможно, в силу того, что он родился у матери, которая переживала недавнюю смерть единственного ребенка, маленькой девочки. Рильке на протяжении всей жизни испытывал чувство, которое он называл «юным умершим». Атмосфера печали об утраченном потенциале, глубокая
Но telos (или окончательная цель) этой поэзии – не стенание, а трансформации. Стенание – это возможность, необходимое условие для трансформации. Осознание «юного умершего», которого поэт достиг в Первой элегии, часто необходимо живущим, чтобы развиваться духовно. Скорбь стимулирует рождение музыки и является силой, пробуждающей поэзию:
Schliesslich brauchen sie uns nicht mehr, die Fr"uheentr"uckten,man entw"ohnt sich des Irdischen sanft, wie man den Br"ustenmilde der Mutter entwachst. Aber wir, die so grosseGeheimnisse brauchen, denen aus Trauer so oftseliger Fortschritt entspringt: – k"onnten wir sein ohne sie?Ist die Sage umsonst, dass einst in der Klage um Linoswagende erste Musik d"urre Erstarrung durchdrang;dass erst im erschrockenen Raum, dem ein beinahg"ottlicher J"ungling pl"otzlich fur immer enttrat, das Leere in jeneSchwingung geriet, die uns jetzt hinreisst und tr"ostet und hilft.(1:86–95)Что им до нас, наконец, тем кто в юности с жизнью расстался?Мягко отвыкли они от земного, как детиОт груди материнской. Но мы поневолеИщем тайн, ибо скорбь в сочетании с нимиПомогает расти. Как тут быть нам без мертвых?Говорит нам сказанье, что плач о божественном ЛинеМузыкой первой потряс оцепенелую глушь.Юного полубога лишилось пространство, и в страхеПустота задрожала той стройною дрожью,Которая нас утешает, влечет и целит.Трагедия генеративна, духовно плодовита.
Рильке упомянул в этом отрывке греческого юношу Лина. Согласно беотийской традиции, Лин был молодым певцом, который посмел состязаться с Аполлоном и был убит ревнивым богом. По другому преданию, Аргосскому, Лин был оставлен матерью, воспитан пастухами, а позднее разорван на куски собаками. В этой версии Аполлон был разгневан несправедливостью и напустил мор на Аргос. Чтобы ублажить его, жители Аргоса придумали погребальные песни, называемые lini, и посвящали их тем, кто погиб юным. Из тоски, скорби и вины и родилась траурная музыка: «Музыкой первой потряс оцепенелую глушь» (1:92). Существует также очевидная связь между Лином и Орфеем, другим известным певцом, который прославился своими элегическими печальными трудами и тоже был разорван на куски.
Рильке хочет подчеркнуть преобразующую силу оплакивания. Из него возникают музыка и поэзия, которые, в свою очередь, служат голосом души. Без сомнения, это именно то, что свойственно Рильке. Горесть уходит своими корнями в его детство, в эмоции, которые связаны со смертью младенца-сестры, в то, что было грузом чувства вины, которое испытывали мать и выживший сын. В первые годы жизни мать одевала Рильке как девочку. Названный Рене (мужской и женский варианты этого имени звучат одинаково), именем, которым чаще всего называют девочек, мальчик выполнял функцию замещения ушедшей сестры. (Рильке сам позже изменил свое имя на однозначно мужское Райнер [43] .)
43
«Рене (Rene, имя, производное от римского Ренатур (Renatur), изначально было мужским и только со временем стало во Франции женским именем, с несколько иным написанием, но таким же произношением. Имя Райнер (пишется, как Rainer или Reiner), всегда было только мужским – оно восходит к Reginher: ragin = совет, решение, hari =
Стенания и скорбь являются центральными мотивами этого стихотворения, как и творчества поэта в целом. Рильке персонифицирует стенания в Десятой элегии, которая завершает весь цикл. Здесь мы вступаем на мифологическую территорию и знакомимся с историей погребальных песен. Это чисто внутренний пейзаж чувства. Как Данте, ведомый по аду Вергилием, читатель путешествует по этой территории, следуя указаниям поэта.
Перед нашим взором мелькает яркий карнавал в Городе Боли, а затем мы попадаем на окраины, где начинает проявляться реальность и где любовники заключают друг друга в объятья. Мы прослеживаем путь молодого человека, который идет в поля за черту города. Этот персонаж, оказывается, влюблен в молодую Жалобу, и он следует за ней на ее территорию – в Страну Жалоб. В один прекрасный момент юноша разворачивается, чтобы уйти, но увлекается словами старой Жалобы, которая рассказывает ему об их клане и об истории их падения: «Прежде мы были богаты» [«Einst waren wir reich»] (10:61), – говорит она. И ведет его дальше, туда, где развертывается, как мы можем сейчас предположить, главный внутренний пейзаж Рильке, к горам и долинам его души:
Und sie leitet ihn lecht durch die weite Landschaft der Klagen,zeigt ihm die S"aulen der Tempel oder die Trummerjener Burgen, von wo Klage – F"ursten das Landeinstens weise beherrscht. Zeigt ihm die hohenTr"anenb"aume und Felder bl'uhender Wehmut,(Lebendige kennen sie nur als sanftes Blattwerk);zeigt ihm die Tiere der Trauer, weidend, – und manchmalschreckt ein Vogel und zieht, flach ihnen fliegend durchs Aufschaun,weithin das schriftliche Bild seines vereinsantten Schreis.(10:61–69)Тихо его проводит она пейзажами жалоб,Храмов колонны покажет ему и развалины замков,Откуда князья многомудрые жалобУправляли страною. Покажет емуВысокие слезные рощи, поля, где печаль расцветает(Только нежные листья печали знакомы живому),Стадо грусти на пастбище. Птица пороюВзлетает в испуге и пересекает им взоры,Плоская тень, письмена одинокого крика.Ностальгия и печаль витают в воздухе. Путешественники подходят к могилам прародителей, «волхвов и сивилл» [«den Sibyllen und Warn-Herrn»] (10:72), и достигают гробницы, похожей на известного египетского сфинкса. Они вступают в царство смерти. Это классический катабасис, нисхождение в преисподнюю. В этой стране юноша должен развиваться в соответствии с «новым слухом мертвеца» [«das neue Totengehor»] (10:85–86) и с новыми созвездиями, «Звездами страны – страданья» [«Die Sterne des Leidlands»] (10:88). Жалоба называет их: Всадник, Жезл, Плодовый Венец, Путь, Колыбель, Горящая Книга, Кукла и Окно. А еще дальше:
Aber im s"udlichen Himmel, rein wie im Innerneiner gesegneten Hand, das klar ergl"anzende «M»,das die Mutter bedeutet…(10:93–95)В небе южном отчетливо, как на ладониБлагословенной руки, светится ясное «М»,Что «Мать» означает…Взывая к Матерям, Жалоба показывает страннику первичный источник внутреннего космоса. На этом этапе поэмы (и жизни) Рильке завершает психологическое путешествие вниз к prima materia архетипического бессознательного. Теперь он может назвать основные созвездия, музыка которых сопровождала его всю сознательную жизнь. Большая часть этих созвездий знакома читателям по ранним работам Рильке. Они являются символическими точками отсчета, на которые он ориентировался в прошлом, а теперь они собраны воедино под небесным сводом и стоят на якоре у предельного своего источника, у Матерей. Здесь мы являемся свидетелями момента удивительной интеграции, как будто имагинальные диски с щелчком встали на место, образовав крылья, несущие поэта ввысь.
Старая Жалоба открывает еще одну тайну, тайну самого источника энергии человечества – «источника радости» [«die Quelle der Freude»] (10:99). Она говорит ему, что «Для людей это главный поток» [«Bei den Menschen ist sie ein tragender Strom»] (10:102). Как эта железная воля, что захватывает человечество и «… сжимает,/Скручивает, сотрясает, сгибает,/ Бросает, подхватывает, словно по маслу/ С гладких высот они возвращаются книзу» [«wringt sie, biegt sie, schlingt sie und schwingt sie, wirft sie und fangt sie zur"uck»] (5:4–6), так и сила, которая высвобождает «неприкаянный хаос» [«wallendes Chaos»] (3:30) и вызывает к жизни «… потаённого… виновного… проточного бога крови,/…/… властителя страсти» [«jenen verborgenen schuldigen Fluss-Gott des Bluts… dem Herren der Lust»] (3:2–4), происходит отсюда, из мифической страны Жалоб, где находится их единственный источник. В этом царстве смерти – коллективном бессознательном – находится исток и родник жизни.