Трансформация. Проявление самости
Шрифт:
В то время как Юнг признавал в фигуре Христа архетипический образ большой силы и неопровержимости, он все же считал его несколько незавершенным, поскольку этот образ не достаточно символизирует целостность. По мнению Юнга, этому образу не хватает тени. В своих более поздних работах он все чаще утверждает, что образ христианского Бога, Троицы, лишен тени, тьмы. Он полностью «благ», а зло определено только как privatio boni, отсутствие добра. Для Юнга, как и для Платона, трансформирующий образ, который пренебрегает важными элементами человеческой сущности или отвергает, обуздывает их, не выполняет своего назначения интеграции целостной личности и уравновешивания всех ее аспектов и сил. Клиторидэктомия отрицает нормальное сексуальное удовлетворение женщины, даже если на уровне культуры это говорит о социальном положении и об инициации во взрослую женщину. Такой образ отнимает больше, чем дает. Современные крупные корпорации требуют от служащих и работников, претендующих на более высокие зарплаты и повышение по службе, многих
Говоря откровенно, необходимо признать, что Юнг был прав относительно догматического образа Христа, образа идеального безгрешного человека; но он заблуждался относительно образа Иисуса из Евангелия. В синоптических евангелиях (от Матфея, Марка и Луки) Иисус представлен как Сын Человека, человек, который общается с обычными людьми, который свободно ест и пьет вместе с мытарями и проститутками, чье первое чудо заключалось в превращении воды в вино в разгар веселья на свадьбе. Он тот, кто нарушает суровое правило соблюдения субботы – священного дня отдохновения и воздержания, он может сердиться, даже быть резким. Он также лечит тело, исцеляя недуги слепых и болезных. Иными словами, он воплощен как обычный человек, он живет человеческой жизнью и умирает. Он дышит, потеет, смеется и плачет. Это не абстрактный, нечеловеческий образ совершенства. Создатели Евангелия изо всех сил старались создать образ человека из плоти и крови. Иисус – это деятельный человек, занимающийся насущными ежедневными проблемами и погруженный в человеческие условия существования на всех уровнях. Что касается портрета Иисуса в трех Евангелиях, Юнг заблуждался в своих рассуждениях о недостатке тени.
Юнг верно определил проблему в случае догматической версии Христа – такого, каким его образ выработан в Новом Завете Павлом и его ранними последователями, а позже служителями церкви, богословами и участниками церковных соборов. Основное внимание сместилось с человека, Иисуса из Назарета, к теологическим проблемам, таким, как искупление греха и расплата (Христос должен был быть идеальной жертвой, в противном случае божья справедливость не была бы удовлетворена). Загадка двойственной природы Христа, человеческой и божественной, и его отношений с Богом (Троицы) привели к возникновению большого числа философских и теологических трактовок, однако затемнили образ Иисуса из Евангелия. Более того, настоятельные требования ранней церкви создать библейский канон, который включал бы в себя, наряду с тремя Евангелиями, множество несопоставимых писаний – Пятикнижие, книги пророков Ветхого завета, Псалмы, четвертое Евангелие, писания Павла, апостольские послания и даже причудливое откровение Иоанна Богослова – закончились помещением Иисуса в прокрустов контекст. Трансформирующий образ Иисуса из Назарета был скомпрометирован таким набором текстов. Иисусу пришлось стать ответом на пророчества Ветхого Завета, исполнением древних обещаний о мессии – Сыном Бога, а не Сыном Человеческим. Это одновременно возвысило образ и выхолостило его, высушив его уникальность и напичкав его теологическими и философскими идеями. Иисус-человек затерялся в толкованиях, а попытки вернуть его путем поиска исторического Иисуса оказались неудачными.
Тем не менее, именно благодаря христианской традиции, которая постепенно стала господствовать в Римской империи, народу стал доступен образ, обладающий трансформирующей силой, что глубоко изменило систему западных ценностей и основных взглядов на жизнь. Несомненно, христианство изменило классическую культуру. При этом оно переопределило понятия добра и зла, набросив покров на тело и накинув одежды на обнаженные языческие статуи. Христианство предложило вести счет истории от падения человека, от последствий первородного греха. Оно также дало надежду о спасении и обещание вечной жизни после смерти. Оно видоизменило видение природы и судьбы человечества, определило пути милосердия. Ничто в западной культуре не осталось незатронутым им. Но трансформирующий образ, находящийся в центре христианства – Иисус из Назарета – переместился на периферию в погоне за социальным и культурным господством. Ко времени, когда известное изображение Возрождения – портрет папы Льва X, который во всей своей величественной земной чувственности и мирском великолепии и мощи был столь блистательно написан Рафаэлем, уже можно было задаться вопросом: имеет ли этот образ хоть что-то общее, не говоря уже об общности духовных взглядов, с Иисусом из Назарета. Трансформирующий образ как таковой был трансформирован, и пришло время Реформации.
И Реформация, и Ренессанс, в большей или меньшей степени совпавшие исторически, были попытками вернуться к истокам. Реформация христианства была попыткой возвращения духа ранней церкви – непорочности целей и простоты. Левое крыло Реформации представляло собой, по сути дела, коммунистическое движение, которое обращалось к сцене из Деяний Апостолов, где все верующие отдавали свои земные владения в общий котел. Ренессанс же в поисках вдохновения обращал свой взгляд на древних греков, пытался вернуть полноту человеческой формы с присущей ей красотой и чувственностью. И хотя обе стороны были в избытке наделены гениальностью и не страдали от нехватки вдохновения и энергии, их совместное существование говорило о серьезном кризисе западной культуры. Она зашла в тупик, который был местами так же прекрасен, как в свое время средневековье; для того, чтобы
Трансформирующий образ предлагает паттерн организации психической энергии по определенным линиям. В период Реформации этой цели служила Библия. Переводы ее на европейские языки распространялись, а скрупулезное изучение Библии и проповеди стали руководством, по которому строилась жизнь протестантских общин. Новые толкования библейских текстов часто приводили к возникновению новых сект, однако общим для всех был трансформирующий образ – Библия. И до тех пор, пока человек мог обосновать точку зрения или доктрину посредством священного писания, почва под его ногами была тверда. Это устанавливало и определяло образ жизни, набор правил и законов, нормы поведения. Некоторые из них были относительно благородными и улучшали жизнь, но большая часть была направлена на подавление, отрицание жизни и кару. Вскоре последовала контр-Реформация, тоже проповедовавшая нетерпимость и суровость. Человеческая природа изнемогала под таким гнетом. В поисках утешения люди прибегали к известным ухищрениям европейской культуры восемнадцатого и девятнадцатого столетия. И именно в этом мире родились Фрейд и Юнг, и оба были знамениты тем, что не признавали фальши.
Критика Юнгом образа Христа, его мнение об отсутствии в этом образе тени связаны с его личным опытом в Швейцарской Реформатской церкви.
Религиозная конфессия, в среде приверженцев которой он вырос и в которой его отец и шесть его дядей и дед были пастырями, на его взгляд, была безжизненна. Основные потоки психической энергии больше не содержались в ней и не организовывались ею. Эта религия больше не вызывала эмоций и не затрагивала струн его сердца. Это была мертвая буква, простой обычай. Эта церковь и культура Швейцарии в целом поддерживали Респектабельность – бога нового времени, как называл ее Юнг – но христианство практически не оказывало никакого влияния на индивидуумов или на общество в целом. Кто хотел слушать слова Иисуса или принять крест и следовать за ним? Так же и во внутреннем мире Юнга главным стал не церковный облик Иисуса, а гностические и алхимические образы и личности. С определенной аналитической дистанции он мог оценить и даже ощущал резонанс с некоторыми стандартными христианскими доктринами, такими, как догмат о Троице, и с некоторыми ритуалами, например, Мессой; но, насколько известно, они не были трансформирующими образами его внутреннего мира. Для Юнга церковный образ Иисуса или Христа был слишком нереален, слишком абстрактен, слишком светел, совершенен и полупрозрачен, чтобы быть способным тронуть его. Религиозная традиция его семьи и ее культура не были уже способны убедить его или удержать в себе его психическую энергию. Он был современным человеком, и он говорил как человек, который находится в поиске своей души. Однако, как мы знаем, второй трансформирующий образ активного воображения Юнга, образ распятого Христа, сыграл ключевую роль в метаморфозе середины его жизни.
По оценке Юнга, религиозные традиции в целом теряют свою убедительную силу и больше не могут предоставить трансформирующих образов. В то время как многие люди остаются верны религиозным принципам, большинство делает это просто по привычке и из респектабельности, из приличия. Это как посещение оперы для того, чтобы «показать себя». Другие, конечно, искренне верят и находят в религиозных образах источник духовных сил. Но в современном индустриальном и технологическом обществе число таких людей очень мало. Утрата религиозности – главная проблема современности. Где в таком случае человек будет искать символы трансформации? Наше время в этом смысле непохоже на времена Сократа. Старая религия стала формальностью, тогда где же человек найдет трансформирующие образы для гармонизации разобщенных частей психики и придания жизни направления и смысла?
Юнг оставил организованную религию и занялся своим личным внутренним духовным опытом.
«По образу сна» – это один из подходов к проблеме раскрытия эффективных трансформирующих образов для современного человека. Тем, кто этому не обучен, может показаться невероятным, что образы из снов могут функционировать так же, как действуют традиционные религиозные символы. Сны эфемерны, постоянно изменяются, это симптом потока психических процессов, а не стабильная форма, которая могла бы сформировать сознательную установку и поведение. И, однако, те, кто внимательно изучает сны, знают, что иногда бывают символические сны, резко отличающиеся от обычных. Юнг был достаточно мудр для того, чтобы различать «большие» и «малые» сны. Большой сон – это сон, который потенциально может стать трансформирующим образом.
Я напомню читателю, что трансформирующий образ – это образ, который направляет психическую энергию и волю в деятельность, установки и цели. Для того, чтобы сделать это, образ должен быть глубоко и основательно укоренен в целостной психике. Трансформирующий образ сна – это архетипический образ, который актуализирует элемент целостности в жизни индивида и придает ему определенную форму и направление.
Юнг сам видел много больших снов, которые в значительной степени служили ему руководством для внутреннего развития, но такие сны видел не только он. В анализе не является редкостью, когда люди, проявляющие внимание к своим снам на протяжении определенного периода – лет, десятков лет, – обнаруживают, что они видят «большие» сны. Например, когда я проходил обучение психоанализу, я видел сон, который никогда не забуду. С тех пор я много раз использовал его для медитаций. Во сне: