Траурный венок от Красной Шапочки

Луганцева Татьяна Игоревна

Он разрывал веревки, стягивающие ее тело, орудуя руками и перочинным ножичком. Яне было абсолютно нечем дышать от поднявшейся волны горячего воздуха и его сильных объятий. А Никита мужественно совал голые руки, одна из которых была в бинтах, в самое пекло и продолжал резать веревки. Яну уже пронзала жгучая боль в босых ногах, словно они стояли на раскаленной сковородке, и она уже почти теряла сознание, когда вдруг раздалось угрожающее шипение и на горящий столб обрушились струи пены, несущей прохладу и успокоение обожженной коже.

В

тот же момент Никита отрезал последнюю веревку и вынес обмякшую Яну из клубов дыма и пара, уложил на землю. Она не могла пошевелиться, но не из-за ожогов, а из-за того, что у нее затекло все тело. Никита склонился над Яной, с тревогой всматриваясь в ее лицо:

– Жива?

А та понимала одно: если бы не он, ей бы уже не пришлось отвечать на этот вопрос никогда в жизни. Для нее Никита явился ангелом-спасителем, и в данный момент над его большой головой с копной светло-русых волос светился нимб. Яна поморгала обгоревшими ресницами, смахнув пепел, застилающий глаза, и, вглядевшись, увидела языки пламени, вырывающиеся из-за спины Никиты.

– Ты горишь… – будничным голосом сказала она, понимая, что ее опять не услышат.

Тут их окружили люди, Никиту накрыли брезентом и стали нещадно колотить по спине, сбивая пламя.

Ася, так и не вставшая с коленей, подползла к Яне и дрожащим голосом спросила:

– Жива?

Яна сердито скосила глаза к носу, тем самым пытаясь показать, что рот у нее заклеен скотчем. Но Ася не видела пленку, что было неудивительно, ведь все лицо Яны покрывал аккуратный толстый слой сажи и гари.

– Яна, что с тобой? Почему ты молчишь? – совсем перепугалась Ася, поскольку ее подруге такое гробовое молчание было совершенно не свойственно. При том Яна еще и извивалась, как уж, и корчила страшные гримасы.

– Люди, помогите! У нее шок! – закричала Ася. И она схватила Яну за волосы, где-то в глубинах памяти отыскав информацию, что при судорогах надо держать человека за голову, чтобы он ее не расшиб. Вот тогда-то ее пальцы и скользнули по гладкой поверхности скотча. Ася склонилась над лицом Яны.

– Да тут какая-то пленка… Ой, у нее же заклеен рот! – радостно воскликнула Ася и попыталась зацепить ее край своими короткими ногтями.

«Ну, слава богу! – нахмурилась Яна. – Эх, если бы у меня был насморк, то я бы уже давно задохнулась, а все бы посчитали, что сгорела или отравилась угарным газом».

Наконец Ася зацепила край скотча и потянула его на себя. У Яны от боли даже глаза на лоб полезли, а тут еще рядом раздался голос Никиты:

– Не снимай. Красивая девушка, и ей лучше, когда она молчит.

Ася рванула пленку, и слезы градом потекли по щекам Яны, оставляя светлые дорожки на покрытых гарью щеках, из потрескавшихся губ сочилась кровь.

– Яночка, извини, – прошептала Ася.

Яна подняла руку, чтобы поправить волосы, свалившиеся ей на лицо, и с ужасом уставилась на нее. Во-первых, руки тоже были все черные, только на худых запястьях остался

белесый след от веревок, во-вторых, они тряслись, словно она только что воровала кур с колхозной птицефермы. Но не это поразило Яну так, что она даже в лице переменилась. Ее длинные, наращенные, акриловые ногти под действием огня оплавились и превратились в огромные безобразные крючки, словно когти у хищной птицы. И тут еще Никита, увидев это, стал смеяться, как человек, только что переживший нервный стресс. Вот прямо лежал на земле рядом под слегка дымящимся брезентом и ржал как ненормальный.

Яна недовольно покосилась на него:

– Чего смеешься? У самого дым идет сзади… Может, не весь огонь потушили?

– Ты похожа на Бабу Ягу. Играть ее можешь без грима, – продолжал веселиться Никита, выглядевший, правда, отнюдь не лучшим образом.

Не надо было быть специалистом по ожогам, чтобы увидеть: руки его довольно сильно пострадали от огня, причем на них болтались ошметки обгоревших бинтов от предыдущей травмы. Яна надулась. Она понимала, что именно этим рукам, которые Никита бесстрашно засунул в огонь, она обязана жизнью.

– Вот как раз актриса из меня никудышная, раз этот мерзавец смог-таки меня просчитать… – разлепила она окровавленные губы.

К ним подошел мужчина с видом всезнающего и всепонимающего человека.

– Ну что, а теперь в больницу?

– Вы меня спрашиваете? – удивилась Яна и покосилась на невменяемо веселящегося Никиту. – Вот ему точно надо, у него шок!

– Эх, Яночка, у меня от тебя шок! – ответил тот. – Не первый раз видимся – и снова при каких обстоятельствах…

– Вот третьего раза точно не надо! – отметила Яна, не зная, куда спрятать от людских глаз свои обезображенные руки.

– Грузи обоих! – крикнул мужчина, и к ним поспешили люди с носилками.

Яна, наконец-то придя в себя, явственно ощутила боль в ногах от полученных ожогов, и эта боль пронзала ее тело насквозь на каждой кочке плохой дороги.

Их с Никитой привезли в ожоговое отделение больницы, но разместили в отдельных платных палатах, за которые Никита сразу же расплатился своей кредитной карточкой. Он, правда, просился в одну палату с Яной, но ему строго ответили, что здесь ему не мотель, а лечебное учреждение, и больные тут лежат, разделенные по половому признаку.

Яну накололи чем-то обезболивающим, успокаивающим и снотворным, и она отправилась в гости к сказочнику Оле-Лукойе, который на сей раз подарил ей сон под названием «Черная дыра».

Глава 8

Утром она проснулась со страшной головной болью, полностью разбитая. Голова кружилась, во рту все пересохло, горло и нос страшно болели – видимо, от вдыхания горячего воздуха она получила ожог.

Яна с тоской осмотрела свое бренное тело, облаченное в больничную рубашку, и на перебинтованные ниже колен ноги. Мысли в голове шевелились вяло.