Траурный венок от Красной Шапочки

Луганцева Татьяна Игоревна

– Если бы не Алла… – начала Яна.

– Мы в курсе, не беспокойтесь, все смягчающие обстоятельства будут учтены.

– Они были чем-то накачены, возможно, наркотиками. И потом, их всех легко было сделать послушными овцами, – сказала Яна. – Он ведь и меня чем-то опоил, прежде чем к столбу привязать.

– У всех взята кровь, проводится биохимическое исследование. Также психиатры из Института имени Сербского обследуют женщин и определяют степень повреждения их психики, способность подпадать под гипноз и возможность держать ответ перед законом, – четко ответил Артем Алексеевич, человек, который все знал. – Фоторобот этого Глеба Порфирьевича составлен, ведутся активные поиски.

Заодно обследуются старые корпуса. Есть мысль, что там есть потайные ходы, которыми он и ушел от погони. В годы войны в тех зданиях был склад федерального значения, и аферист вряд ли выбрал бы для проживания и претворения своих замыслов место, где не имелось бы путей к отступлению. Есть мнение, что «учитель» – известный брачный аферист Гаврилов Виктор Владимирович, также иногда представлявшийся Михаилом Сергеевичем Казанцевым, Эдуардом Ибрагимовичем Хасановым, Артуром Леопольдовичем Вебером. А вот теперь, как выяснилось, он назвался Глебом Порфирьевичем Старообрядцевым.

– Обалдеть! – Яна даже на мгновение отвлеклась от больных ног.

– Он обворовывал женщин, втираясь к ним в доверие, и смывался. Известная схема. Но на убийство под видом ритуального решился впервые. Что вы такое с ним сделали, Яна Карловна?

– Как говорят, я могу и мертвого достать, – с удовольствием улыбнулась Яна.

– Охотно верю… Ну что ж, если вам сообщить больше нечего, то я покидаю вас. Вот моя визитка, и если что…

– Обязательно! – пообещала ему Яна.

– Поправляйтесь. Никита Глебович настоящий герой. Он так рьяно кинулся в огонь, что я уж решил, будто он тоже хочет покончить жизнь самоубийством или сгореть заживо вместе с вами, – хитро улыбнулся следователь.

– У меня есть жених, – ответила Яна, скорее всего сама себе напоминая об этом.

– Охотно верю, – снова повторил Артем Алексеевич, с интересом разглядывая обувку, приготовленную для нее медсестрой.

– Между прочим, Никита герой, а вы ему дело шьете! – подала голос Яна, пытаясь рукой задвинуть валенки под кровать.

– Откуда вы таких слов набрались, Яна Карловна? – сморщился следователь. – «Шьете»… Я не швея. А с Никиты Глебовича скорее всего обвинения будут сняты. Во-первых, ребенок у погибшей девушки был действительно не от него, уже готовы результаты анализов. Во-вторых, по показаниям свидетелей, никто не видел его вместе с Надей, а следовательно, он никогда ей мозги не пудрил. К тому же, кажется, он хороший, талантливый, а главное – смелый человек. И с работы принесли исключительно положительную характеристику: имея большие гонорары, исправно платит налоги государству, а это немалые суммы. Кроме того, он анонимно, не афишируя своих действий, перечисляет большие суммы детским домам и детскому онкологическому центру. Если будет доказано наркотическое влияние Глеба Порфи… тьфу ты, Гаврилова Виктора Владимировича на умы своих подопечных, то все обвинения с вашего протеже будут сняты автоматически. Мало ли что пришло в голову Надежде в наркотическом угаре? Может, она возомнила себя птицей, летящей навстречу любви? Так что зря вы бросились в огонь. Мы бы и без вас накрыли этот вертеп, только чуть попозже, – сказал Артем Алексеевич.

– Я ни о чем не жалею. Знаете, как говорят? Промедление смерти подобно.

– Зато при такой шумихе и дымовой завесе исчез главный зачинщик, – напомнил следователь.

– Вот это жалко, тут я соглашусь, – кивнула Яна. – Но возмездие его настигнет. К тому же он раскусил меня и назвал плохой актрисой, чем нанес сокрушительный удар моему самолюбию.

– Но вы же не актриса?

– У меня это в генах. Моя мать – актриса, – гордо ответила Яна.

– А как же народная мудрость, что на детях талантливых

людей природа отдыхает? – еле заметно улыбнулся следователь.

– Вот что у вас за работа такая? – нахмурилась Яна. – Приходите к больным, можно сказать, умирающим людям и еще умудряетесь портить им настроение…

Следователь рассмеялся и вышел из палаты. А после визита Артема Алексеевича Яна с некоторой обидой подумала, что к ней не зашла ее подруга Ася. Вот ведь странно…

Вечером все та же хмурая медицинская сестра прикатила тележку с кастрюлями и строго посмотрела на Яну:

– Ужин.

– А что там?

– Ну уж не икра с вишнями, – почему-то ответила медсестра. Пояснила: – Каша гречневая с подливой мясной и компот.

Яна согласилась поесть, скорее, для того, чтобы не обидеть женщину. Медсестра шлепнула поварешкой на белую тарелку гречневую кашу, а затем столовой ложкой капнула какой-то жижей сверху.

– У нас тут не ресторан. Палата платная, а потому отдельная, но разносолы готовить некому.

– Я поняла, – поспешно согласилась Яна. И решила втереться в доверие: – Вы и уколы делаете, и еду разносите…

– Я еще и полы мою, – обернулась в дверях женщина. – А кто будет все делать-то? Отделение очень тяжелое – ожоговое, дураков-то мало здесь работать.

Медсестра загремела своей тачанкой дальше по коридору. Яна взяла в руку погнутую алюминиевую вилку и подцепила кашу. Есть ее можно было только с большого голода. Крупа была самая дешевая с большим количеством шелухи черного цвета и еще какого-то овса. Мало того что каша была абсолютно несоленая, видимо, для придерживающихся диеты, так еще и холодная. В подливе, пахнущей действительно мясом, теоретически должны были присутствовать два-три кусочка оного. Но не присутствовали. Яна даже начала подозревать, что подлива изготовлена из мяса, на котором был сварен перловый суп, подававшийся на обед. Яна вообще-то проголодалась, но все-таки кашу есть не смогла, отложила вилку. Да и мутный компот из сухофруктов не внушил ей доверия.

В ее палату снова постучали.

«Прямо проходной двор какой-то», – подумала Яна, но крикнула:

– Войдите!

Заглянул Никита. Причем одетый в красивый костюм. Он был даже при галстуке, чем удивил Яну.

– Ого! При параде? Откуда костюмчик?

– Друзья принесли. Я уезжаю на съемку, а это тебе. – Он втянул за собой тележку, заставленную разной едой, отнюдь не больничной, по центру возвышался огромный букет роз.

У Яны даже глаза расширились:

– Ничего себе!

– Думаю, местную гречневую кашку ты есть не стала.

Никита оглянулся по сторонам:

– И по пятьдесят граммов нам после пережитого не повредит, – достал он бутылку дорогого коньяка и два пластиковых стаканчика.

– А как же твоя съемка? – поинтересовалась Яна.

– Пятьдесят граммов меня, старого алкоголика, не выбьют из колеи. Шутка!

– За что пьем? – спросила Яна.

– Предлагаю очень актуальный тост. За выздоровление, конечно! – Поморщившись (руки-то, видно, болели), Никита открыл бутылку и разлил коньяк, но явно не по пятьдесят граммов, скорее, по сто пятьдесят. – Бинты из-под рукавов не видно?

– Да вроде нет. Но красными ладошками ты лучше не маши. Да и брови у тебя опалены, и лицо красное, а сейчас от коньяка еще краснее будет, – перечисляла недостатки в его внешнем виде Яна.

– Ты не представляешь, какие чудеса творят у нас в Останкине гримеры, – сказал Никита, подмигивая ей.

Яна сползла с кровати, сунула ноги в валенки, воодушевленная видом вкусной еды, сделала шаг, скользя подошвами по линолеуму: тут же ухватилась за мощное плечо Никиты.

– Больно? – сочувственно спросил он.