Травля русских историков
Шрифт:
Привлеченные по делу академики в течение предварительного следствия содержались под стражей на особо льготных условиях. Все, за исключением Тарле, пользовались усиленным пайком, длительными прогулками, частыми передачами и личными свиданиями с родственниками.
Тарле был арестован 28/1–1930 г. и постановлением Коллегии ОПТУ от 8/VIII-1931 г. осужден на 5 лет ссылки в город Алма-Ату.
Следует отметить, что, находясь на свободе в Алма-Ате, Тарле неоднократно предлагал ПП ОГПУ в Казахстане свои услуги в качестве секретного осведомителя и систематически, по своей личной инициативе, давал ПП сведения о настроениях в среде научно-технической интеллигенции. Но его просьбы о принятии в число секретных осведомителей ПП ОГПУ Казахстана отклонены.
Заявление Тарле, в котором он отказывается от
Поскольку из всех проходивших по «Академическому делу» Е. В. Тарле оказался единственным, кто уже после завершения следствия и вступления в силу приговора отказался от данных им ранее показаний, пытаясь объяснить эту странность в поведении ученого, Б. В. Ананьич, В. М. Панеях и А. Н. Цамутали видят в этом некий потаенный смысл, связывая его с непонятной, во всяком случае им, словоохотливостью Е. В. Тарле во время следствия. «Конечно, показания Е. В. Тарле, — пишут они, — отличаются нагромождением фантастических и нелепых подробностей о хранении «заговорщиками» оружия, разговорах в Париже с французскими политическими деятелями и русскими эмигрантами о планах интервенции и т. п., но возможно, — замечают они, — это был тактический прием со стороны Е. В. Тарле — намеренное оглупление сценария процесса, превращения его в вызывающий фарс, с тем чтобы при первой благоприятной возможности было бы проще отказаться от данных показаний»{222}.
Спору нет, при большом желании можно и так представить дело. Вот только убедительным это предположение не назовешь. И дело тут не в фантастических подробностях признательных показаний Е. В. Тарле, а в сознательном, можно сказать, оговоре им во имя обещанного ему следователями освобождения своих учеников, друзей и коллег. Какого-либо другого впечатления от знакомства с материалами дела Е. В. Тарле вынести, если смотреть на вещи непредвзято, нельзя.
В Алма-Ате Е. В. Тарле пришлось прожить целых 13 месяцев, пока в начале октября 1932 г. по телеграмме председателя политического Красного Креста Е. П. Пешковой он был срочно вызван в Москву. Здесь ему от имени Президиума ВЦИК СССР было объявлено о помиловании. Здесь же в Москве на приеме у наркома просвещения РСФСР А. С. Бубнова Е. В. Тарле наконец-то услышал долгожданные для него слова. «Такая силища, как Тарле, — якобы заявил тот, — должен с нами работать»{223}. Е. В. Тарле был счастлив.
В итоге уже в этом году Е. В. Тарле не только получил возможность вернуться в Ленинград, но и сумел еще добиться официального возвращения к научной и преподавательской деятельности в качестве профессора Ленинградского института истории, философии и лингвистики (ЛИФЛИ){224}. С 1 сентября 1934 г. Е. В. Тарле — профессор кафедры новой и новейшей истории только что образованного исторического факультета Ленинградского университета. Заведующим кафедрой и деканом факультета был уже известный нам Г. С. Зайдель. Трудно сказать, как бы сработался Е. В. Тарле со своим недругом, но того вскоре арестовали. Были репрессированы и большинство из хулителей С. Ф. Платонова и Е. В. Тарле. Расстреляли в 1937–1938 гг. и следователей, работавших с ними в 1930 г. Е. В. Тарле, таким образом, был вполне отомщен.
4. «ГОРДОСТЬ СОВЕТСКОЙ НАУКИ»: ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ И ТРУДЫ ИСТОРИКА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1930-Х — НАЧАЛА 1950-Х ГГ
Жизнь налаживалась. Свидетельством международного признания Е. В. Тарле стало приглашение его для чтения лекции в Сорбонну. В связи с этим Е. В. Тарле обратился (январь 1935 г.) к Председателю Совнаркома В. М. Молотову с просьбой о разрешении ему заграничной научной командировки. Однако нарком просвещения РСФСР А. С. Бубнов счел поездку Е. В. Тарле во Францию нецелесообразной, поскольку он, по его словам, «человек скользкий и политически притаившийся, хотя на словах он чуть ли не марксист»{225}.
В результате Е. В. Тарле не оставалось ничего другого, как сосредоточиться на работе над своим очередным научным трудом — монографией
Написание этой книги сыграло злую шутку над ученым. Работая над ней, Е. В. Тарле надеялся, таким образом, упрочить свое положение в глазах советской общественности. Однако результат получился прямо противоположным, и все едва не кончилось новым арестом ученого. Дело в том, что в качестве ответственного редактора книги значился опальный оппозиционер К. Б. Радек, что уже само по себе ставило ее вне закона.
10 июня 1937 г. в двух ведущих советских газетах — «Правде» и «Известиях» — появились разгромные рецензии на эту книгу за подписями А. Константинова («История и современность») и Дм. Кутузова («Против фальсификации истории»){227}. В них Е. В. Тарле прямо был назван «фальсификатором истории», а его книга — вражеской вылазкой. «За личиной объективного историка видны ослиные уши изолгавшегося контрреволюционного публициста, — писала «Правда», — практика у этого господина (Е. В. Тарле. — Б.В.) не отставала от теории: стоит лишь вспомнить, что в карикатурном «кабинете» Промпартии вредителя Рамзина, представшего перед советским судом в 1930 г., за ним был закреплен пост министра внутренних (иностранных. — Б.В.) дел. Книга о Наполеоне вышла под редакцией Радека, враг народа Бухарин усиленно популяризирует Тарле»{228}.
Новый арест ученого, казалось бы, был неминуем. Однако произошло настоящее чудо{229}. Уже на следующий день обе газеты вышли с редакционными опровержениями своих публикаций. «Профессор Е. В. Тарле, — писали теперь «Известия», — как известно, не марксист. Книга его «Наполеон» содержит немало существенных ошибок. Это, однако, не давало никаких оснований автору назвать проф. Е. В. Тарле фальсификатором истории и связать его имя с именем редактора его книги, врагом народа, троцкистского бандита Радека. Это тем более недопустимо, что книга проф. Е. В. Тарле о Наполеоне по сравнению с работами других буржуазных историков является, безусловно, одной из лучших»{230}.
Полагают, что автором опровержения был сам И. В. Сталин. По-видимому, это действительно так. Ведь уже 30 июня 1937 г. Е. В. Тарле получил собственноручное письмо от вождя. «Товарищ Тарле, — отмечалось в нем, — мне казалось, что редакционные замечания «Известий» и «Правды», дезавуирующие критику Константинова и Кутузова, исчерпали вопрос, затронутый в Вашем письме насчет Вашего права ответить в печати на критику этих товарищей антикритикой. Я узнал, однако, недавно, что редакционные замечания этих газет Вас не удовлетворили. Если это верно, можно было бы, безусловно, удовлетворить Ваше требование насчет антикритики. За Вами остается право остановиться на форме антикритики, наиболее Вас удовлетворяющей (выступление в газете или в виде предисловия к новому изданию «Наполеона»). И. Сталин». Этим письмом, как справедливо пишет Б. С. Каганович, было окончательно определено положение Е. В. Тарле среди других историков как «ценного для советской власти спеца, к которому не следует предъявлять слишком строгих требований»{231}.
Не воспользоваться благоприятной для него ситуацией было бы грешно, и Е. В. Тарле 15 апреля 1938 г. пишет письмо И. В. Сталину с просьбой о восстановлении его в звании академика. «Я, — пишет он вождю, — беспартийный большевик, человек, неоднократно выступавший в печати как комментатор Сталинской Конституции, постоянно выступающий с лекциями и докладами по упорным требованиям парткомов и комсомольских организаций, чувствую себя вправе добиваться своей полной реабилитации. И для меня теперь единственной формой является восстановление в Академии наук в качестве действительного члена…»{232}