Травма

Маслов Рей

– И...

– ...и мы продадим его тому, кто больше заплатит. Когда достанем, разумеется. Достанем, не встречаясь с этой страшной девицей, разумеется. Я знаю, рискованно, опасно, со всех сторон, разумеется. Но, блин...

Что-то явно с Неви не так.

– Чё с тобой.
– Блайт подошёл ближе к кровати. Невада посмотрела на него сверху вниз глазами мультяшного кролика.

– А что со мной?

– Ты какая-то... обкуренная.

– Да ладно тебе.
– Невада подёргала Блайта за полу плаща и тут же почему-то приняла серьёзный вид.
– Это важно. Впервые выпадает что-то настолько крупное. Потому

что... я видела, как держал сумку тот мужик, ну, который был с нами. И примерно представляю, сколько он собирался за неё заплатить волосатому.
– Свободной рукой Невада зачертила в воздухе нули.
– Для шпаны, с которой мы обычно работаем, совершенно неприличная сумма. Опасно, очень опасно. Но тебе ведь не привыкать, братан-флэри?

Блайт ухмыльнулся, но тут же помрачнел.

– Хрена с два я теперь флэри.

– Конечно. Ты лучше этих обколотых идиотов.
– Невада потянула край плаща на себя.
– По крайней мере, точно красивее. Иди сюда.

– ...Хрена с два?..

Я знаю этот голос.

– Нет. Отойди.

Тишина.

– Ну и ладно! И убирайся! И не надо!! И...

Крик. Слегка хриплый, надрывный, и в то же время властный, несгибаемый. Так может только она. Мама.

Скрип половиц. Папа появляется в комнате, открывает шкаф, берёт оттуда что-то и выходит. Я вижу его краем глаза. Я лежу на спине на старом скрипучем диване. При малейшем движении он начинает так стонать, что я почти задерживаю дыхание, чтобы не издавать ни звука. Мне не хочется быть здесь.

– И это забирай. Вот.

Шуршание и стук теперь доносятся с первого этажа, из другой части дома. Когда мама волнуется, она везде ходит за тобой, преследует, не отстаёт ни на шаг.

– А бритву? Бритву-то не забудь.

– Да отстанешь ты от меня наконец...

– Тише. Он услышит.

И никогда не замечает, что сама переходит на крик. В последнее время их было много - начинавшихся по-разному, происходивших совершенно одинаково. И почти всегда из добрых намерений. Все беды от добрых намерений.

Мама с папой переходят на громкий шёпот. Я слышу только тон их разговора - горячий, раздражённый. Я помню, раньше я начинал кататься в истерике, плакать, мама отвлекалась на меня, и всё потихоньку успокаивалось. Я всё принимал всерьёз. Но сегодня всё другое, и я тоже. Я как пенка на козьем молоке, невесомый, плывущий поверх всего. Мне как будто всё равно.

Папа снова входит. На нём уличные ботинки - нельзя в дом в ботинках - и новая тёплая джеббе, которую он купил в прошлом году.

Я никогда на самом деле не понимал выражений его лица, но сейчас он словно вернулся после пыльной бури, весь на полпальца в сером песке. Как каменный. Он грохает на кровать большой чемодан и принимается

беспорядочно кидать туда вещи. Может, даже случайно кладёт что-то мамино. У них ведь всё общее, всё вместе. Всё из добрых намерений. Из добрых намерений он взял вторую работу, из добрых намерений тётя Кигари рассказала всё об этом маме, а мама несколько лет хранила тайну, до тех пор, пока уже стало не от кого хранить, даже от меня.

Звук падающей на дно вещи с каждым разом всё глуше, всё мягче. Я не выдерживаю, поворачиваю голову набок и смотрю на отца. Мне 12 лет.

Отец останавливается и смотрит на меня тем же песочным взглядом. У него в руках галстук - тёмно-синий в серебристую крапинку, его единственный. Он отворачивается; его шея будто не гнётся, поворачивается только всё тело сразу. Медленно опускает галстук в почти полный чемодан и берётся за крышку.

Щёлк.

Щёлк.

Рубио тоже передёрнул затвор и спрятал пистолет за пояс. Малик с каким-то удивлением посмотрел на оружие в своих руках. Что это было? Этот звук. Он напомнил ему о чём-то, что в мгновение пронеслось перед глазами и исчезло без следа. Рубио и Тьери смотрели мрачно и непонимающе. Ну, ещё бы. Клоун внезапно сделался главным - и тут тоже начал чудить. Чоу, как обычно, сидел в углу и играл в какие-то свои игры, ему ни до чего не было дела.

Тьери первый подал голос - хрипловатый, утомлённый.

– Ну, ведёшь - так веди.

Голос той девушки всё ещё звенел в ушах - холодный, деловой, не хотелось бы нового босса вроде неё. Доставим то, что ей нужно, зайдём в это здание, в эту лабораторию - и получим наш реактор... Очень просто, слишком просто... И я так и не спросил, как она связана с Годом, с другим нашим начальством...

Но все вокруг смотрят, и думать времени не остаётся. Веду, веду. Исключительно из добрых намерений.

– Расскажите подробнее, откуда у вас информация, стажёр.

Она что, завидует Лито? Хотя она не умеет, я забыл. К тому же, будь это так, мы бы не ехали сейчас через полгорода из-за простого предположения.

– Подошвы. Всё дело в накладных подошвах.

Движение шло не шатко, не валко. Вечерний поток машин из центра уже схлынул, и сейчас стояли только некоторые районы старого города, в принципе не приспособленные для нынешнего объёма машин. Сергеев мягко выкрутил руль и свернул на Эйв-26. Объезжать центр - всегда игра на жадность: насколько маленький крюк осмелишься сделать, рискуя завязнуть по дороге? В этот раз пускай будет 26.

– Я давно читаю... читала блок У. Улы. И она там писала про подошвы, которые на новой обуви неудобные, а на старой выпадают... отпадают. То есть отваливаются.

Люблю духи Лито.

– Та подошва, которую мы нашли на крыше дома, помогла мне соотнести Улу с телом на площади. Модель кроссовок - "Бейсикс-360", Ула про неё иногда писала. Про другие тоже, но и про неё... тоже. Узнать, где сейчас тело, у меня не получилось - в ДКП ничего не сказали. Но это точно она. Точно.