Травой ничто не скрыто...
Шрифт:
— Это тебя не касается, — сказала она.
Ее ответ меня покоробил. Она была не из тех, что дерзят учителям. Взглянув на нее, я вдруг заметил необычный блеск в глубине зеленых глаз — что-то смутное, не поддающееся определению. Что это? Своенравие?. Страх? Строптивость?
— Ты чего-нибудь боишься, Виктория?
— Я? — сказала она. — Я не боюсь ничего на свете.
«Ничего на свете».
— Это редкое свойство, и оно говорит об эмоциональной скудости, — сказал я. — К тому же вряд ли это правда.
Это правда. И я совсем не страдаю
Я взглянул на часы. Было уже два.
— Хорошо, Виктория, на сегодня довольно. Не сомневаюсь, что ты блестяще сдашь на аттестат зрелости. Я запишу тебя на экзамен в одну частную школу.
Она рисовала в своей тетради кружочки.
— Это меня устраивает. Тогда я ни от кого не буду зависеть.
— Что это значит, Виктория: «Ни от кого не буду зависеть»?
Голос ее был совершенно спокоен:
— А это значит, что сначала у меня будет маленькая каморка. Со временем я обзаведусь квартирой, а потом — собственным домом… все зависит от того, с кем я буду спать… то есть как скоро я смогу всем этим обзавестись. И машиной… и нарядами… и бриллиантами… Я буду путешествовать, плавать на самых больших пассажирских пароходах… в каюте люкс… а в отелях я буду брать самые дорогие номера, и все будут кланяться мне в ноги, а моя комната всегда будет утопать в цветах… подаренных им… или ими… мне все равно, сколько мужчин, лишь бы они были богаты… и я буду…
Я так стукнул кулаком по столу, что книги подпрыгнули. Мне стало страшно. Не на шутку страшно.
— Замолчи, Виктория! Ты сама не знаешь, что говоришь. А я не желаю это слушать… не желаю… ты еще ребенок…
— Я не ребенок, — сказала она. И в голосе ее была такая ледяная решимость, что у меня забегали по спине мурашки.
— Есть и другие способы разбогатеть, — сказал я. — Для этого вовсе не обязательно спать с богачами.
— Да, знаю. Но спать с богачами — все же самый быстрый способ из всех.
Надо было испробовать иную тактику.
— А уверена ты, что кто-то захочет с тобой спать? — сказал я. — Ты слишком худа. И хотя ты говоришь, что тебе все нипочем, думала ли ты о том, чего это будет стоить тебе? Для такого образа жизни, наверно, нужен известный опыт? И известная сексуальная привлекательность?
Она медленно встала. Повела плечами и выпятила бедро. Она идеально подражала Люси. Прошлась по комнате: в ее походке и взгляде был такой вызов, что я обомлел. Но тут же взял себя в руки.
Меня пригласили в дом, чтобы я ее оберегал. Очевидно, и в этом отношении. Что ж, я задачу выполню. Но только по-своему.
Я встал, придвинул стул к столу и подошел к ней. И снова она стала прохаживаться вокруг меня с тем же вызывающим видом.
Я схватил ее за тоненькое запястье и привлек к себе. И поцеловал ее со всем знанием дела. Мои надежды оправдались.
Она села за стол и, уронив голову на руки, разрыдалась. В ее худеньких плечах и длинных темных волосах, спрятавших от меня зеленые глаза, было что-то бесконечно трогательное.
Я
— Извини. Виктория, — сказал я. — Но ты заслужила урок… в порядке, так сказать, наглядного обучения. Ты его усвоила?
— Да, — пробормотала она, не поднимая головы. Потом перевела на меня взгляд: — Тебе… тебе было приятно меня целовать?..
— Нет, — сказал я. — Это все равно что целоваться с деревяшкой. Ничего другого я и не ждал. Твои актерские приемы меня нисколько не обманули. Так что тебе придется поискать другой способ разбогатеть.
Она достала носовой платок, высморкалась и пригладила волосы. Вид у нее был до смешного детский. Подняв глаза, она посмотрела на меня в упор.
— Тогда я найду иной выход, — сказала она.
И опять мне стало страшно. Она, как никто, умела швырять меня из огня в полымя, словно я был ее игрушкой.
— Какой еще выход?
Она улыбнулась. Протянула руку.
— Дай мне сигарету, Мартин.
«Театральная пауза, — подумал я, — Та самая, что создает невыносимое напряжение».
— А ты курила когда-нибудь?
— Да.
Я дал ей сигарету и поднес зажигалку.
— Вообще-то говоря, ты еще слишком молода, чтобы курить, Виктория, хотя, впрочем, в наше время…
Я вспомнил своих учеников — тех, что курили на всех переменах, отойдя на полметра от ограды школы. Они находились «за пределами школьной территории».
Раз-другой затянувшись, она выпустила дым тоненькими колечками. Они проплыли над моей головой. Этот трюк у нее и впрямь был хорошо разработан. Но я не забыл ее слов.
— Так о каком выходе ты говорила?
Она затянулась еще несколько раз.
— Я его найду, — сказала она.
Хотя она была всего-навсего долговязой девчушкой, по счастью трогательно невинной, она тем не менее умела создавать драматические эффекты.
— Что ты найдешь? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее. Я решил, что речь пойдет о сумке для рукоделия или резце. Но я заблуждался.
— Заметил ты, Мартин, что у нас по чердаку бродят призраки?
С ума сойти можно с этой девчонкой! Правда, Люси говорила, что старый дом «кишит призраками», но я не придал этому значения: я знал, что Люси любит красивые слова.
— Я помню прабабушку Лунде… — сказала Виктория.
— Прабабушка Лунде… — повторил я. — Это ее призрак бродит по чердаку?
— …и я помню, что она мне рассказывала.
Я начал терять терпение.
— Что тебе рассказала прабабушка Лунде? Почему она тебе это рассказала? Кто такая она была?
— Прабабушка Лунде, Мартин, была просто прабабушка. Я смутно помню ее. Мой отец и тетя Марта — ее внуки. Но я помню, что она мне говорила…
Я молчал. Доведись мне даже сидеть вот так до самого судного дня, я все равно бы молчал. Вздумай я задать Виктории какой-нибудь вопрос, это лишь побудило бы ее актерскую натуру сделать очередную театральную паузу. Я не знаю, сколько мы так просидели