Травяная улица (рассказы)
Шрифт:
Но даже если обвинить писца, то выражение "ококын лъ кънязь", то есть "кънязь" стал "кокыном", все равно не разъясняет слова "кокын", но это уже неважно. Важно, что оно, словцо это, и было, и есть. А значит, есть традиция, и носитель этой традиции, голодный недоросток Кокын удирает, пока может, но не удерет, хотя он и носитель традиций, а носители традиций бурсацкой игры (берусь доказать это ниже) с криком "Кокын насрал! Кокын насрал!" до-о-огоняют его и... фольклористы, пишите! Диктую вам приговорку старинной потехи:
Драки-драки-дракачи!
Налетели
Кто на драку не придет,
Тому хуже попадет!
Дуб, орех или пшено
Выбирай из трех одно!
Четырехстопный хорей, традиционный народный метр. Удобен, кроме прочего, еще и тем, что в сумятице под него легко бить человека, даже маленького. Это сейчас в коридоре и происходит. Но заметьте, как все осмысленно - ведь налицо начатки коллективной ответственности: "Кто на драку не придет, тому хуже попадет!" - и дураков, которые не приходят на драку, нету. Пришли в с е. Но это уже начатки коллективной безответственности, ибо на такую мелкую работу употреблять в с е х глупо, да и к испытуемому кулачным боем не пробьешься, так что коридорное сборище топчется и машет кулаками впустую. Причем - не после драки, что, как известно, нелепость, а во время ее, что просто головотяпство и дурость. Но тут мы традицию ворошить не будем. За все послепетровское она ответственности не несет.
Давайте лучше вникнем в приговорку и обнаружим еще одни начатки. Теперь уже - справедливости. Кстати, как уместно и самородно вводится в игровой стих во многом противоречивое и сложное понятие "палачи"! Но сейчас не про это, а про обнаруженные вторые начатки.
Испытуемый кулачным боем, как известно, н а с р а л, то есть осквернил воздух неуместным и, главное, никому не нужным зловонием, за что и наказуется. Да! Самосуд! Но зато скорый и с п р а в е д л и в ы й, ибо Кокыну предложено решить собственную участь с помощью жребия, то есть выбора. У него есть выбор! "Дуб, орех или пшено - выбирай из трех одно!".
Испытуемый знает, ч т о сулит ему этот выбор, знают, конечно, и мучители, но игра есть игра - всякий раз всё как бы внове, к тому же выбор какая-никакая, а пауза в побоях и хоть напрасная, но надежда: все-таки выбор!
В зависимости от ситуации решаешься на что-то единственное.
Проследим все три возможности, четвертая отпала - на драку пришли все, а то Кокын, крикнув: "Вон те на драку не пришли! В Ташкенте отсиживаются!" сразу бы отвлек от себя внимание, но пришли все, так что рассмотрим три возможных кокынских жребия:
Первый - "дуб!".
– Получай в зуб!
– орет орда, и от каждого получаешь в зуб. Если у тебя как раз меняются зубы и какой-то шатается, он вылетает, а вместо него вырастает потом зуб косо сидящий и желтее других. Берусь доказать и показать.
"Пшено!".
– Это дело решено!
– вопит орава.
– И поставлена печать, чтобы снова начинать! Драки-драки-дракачи! Налетели палачи! Кто на драку не придет, тому хуже попадет! Дуб, орех или пшено - выбирай из трех одно!..
И получается, что налицо начатки апелляций и обжалований приговора, то есть как бы подключение инстанций. Если же Кокын крикнет "орех!" - "на кого
Но это - идея, а Кокыну надо сказать на кого грех, а ближайшие колошматившие - самые рослые, самые второгодники, и, если указать на кого-то из них, расплата будет сокрушительной, и не то обидно, что заплывет у него от фингала левый глаз, а то обидно, что не осуществится идея поголовного покаяния, по сути своей доброносная, искупительная и великая.
Но Кокын никого подходящего вблизи не видит, да и слезы мешают, и тогда он говорит: "На Розю!" Он инстинктивно находит, этот недомерок и недоносок, виноватого. "На Розю!" "На Розю! На Розю! На Розю грех!
– вопят все.
– Где он? Где Розя? Я знаю! Я! На драку не пришел! Упрятался! На Розю!" - вопит коридор...
А Розя и вправду упрятался. Когда свирепствует вспышка вышеописанной и нижеописанной забавы, Розя отсиживается в шкафу с картами или под задней какой-нибудь партой, ибо отлично знает, что грех все равно будет на него. И это тоже древняя, давняя традиция. Корневая, истинная и уж точно допетровская.
Когда выклянчивание бараночек, выдаваемых каждому в количестве одной штуки в день, не имеет смысла, потому что бараночек не завезли, или холодно очень, или темно, или почему-то всем страшно, или у всех жуть на душе - так бывало (то есть осуществляется трансцендентальное пророчество "хуже будет"), - тогда описанная забава пресуществляется в свою фольклорную мутацию. Но тут я требую от фольклористов и всех заинтересованных в отечественной культуре оказаться на высоте сообщения, каковое сейчас воспоследует.
А именно - прошу не пользоваться ручками автоматическими, ручками шариковыми и карандашами тож; это всё - наследие ассамблей и проклятого Лефорта. Будем писать или киноварью с голубцом, или процарапывать. Или-или. Причем не на бумаге. Можно на пергаменте, по левкасу можно, а у кого нет на бересте.
Готовы?
Отматываем пленку назад. Нет, пленка тоже неуместна! Хорошо. Доверяем Кокыну снова засмердеть, он с этим справится. Чуете, справился? Накидываемся на него и орем. Записывайте же! Процарапывайте же! Это же оригинальный бурсацкий текст, сейчас докажу:
Чичира-чичира,
Тебя мать учила
Не срать,
Не пердеть.
Олово или медь?
Сразу бросается в глаза милое сердцу "мать учила", и встает картина: изба, тихая крестьянка-мать, а может, и богомольная раскольница-боярыня во имя благорастворения воздухов учат свое чадо "не срать, не пердеть". Простые женщины, неспешный уклад, древнее материное начало. А то, представляете, тот же Илья Муромец, сиднем сидевший на печи тридцать три года, не учи его мать, сколько бы он насрал и напердел?