Травяная улица (рассказы)
Шрифт:
Василию между тем надоедает кричать и дергаться, он притискивается к Ольге и шепчет ей в более или менее здоровое ухо, хотя впопыхах улегся не к стенке, куда переместится потом, но говорить получается можно, потому что Ольга от посторонних постелила головами наоборот, и, значит, возле его губ ухо женщины, нежное и всегда внемлющее любви.
– Ольга!
– шепчет он.
– Как я люблю глубину твоих ласковых глаз!
– Правда, Васирий?
– Я о-очень люблю глубину твоих ласковых глаз!
– настаивает Вася и в коечной тесноте принимается как попало шарить ладонью по лежащей рядом с ним женщине. Делает он это недолго, потому что, торопясь, начинает
– Вася... Вася... Вася...
– этого челдон, догоняющий в углу под шинелью стыдное свое сновидение, уж точно не слышит.
Утром Лукоянов с челдоном исчезают по делам, а Вася, с похмелья проснувшись попозже, слышит голоса в кухне:
– Вы, Олечка, постарайтесь! У вас же все в руках горит! Соне нет времени, поэтому пришлось принести самому. А почему не заглянуть к молодой дамочке? Тут три рубашки и, я извиняюсь, мое белье. Пожалуйста, Олечка, на сегодня, а то завтра я рано уезжаю, чтобы привезти, Олечка, сырье для работы. Разве у вас нет нашего пояска из кинопленки? Я вам устрою, и девочкам вашим тоже... Ну, так постараетесь?
– Постараюсь, Борис Аркадьевич. Я над притой высушу, а то дождь. Накрахмарить жестко, Борис Аркадьевич?..
– Конечно! Что не мягко, Олечка, должно быть жестко!..
– Хорошо, Борис Аркадьевич, уже замочира...
– Так!
– мрачно говорит Вася. Потом встает, натягивает галифе и подходит к трельяжу. А в трельяже полуодетого народу, как в военкомате на комиссии. Из центрального зеркала уставился на него он сам, а из боковых створок, хитро отрегулированных с вечера челдоном, глядит он сам еще пять раз. И у всех пятерых дико болит голова, не считая тех, кто повернулись в далеких пространствах затылками.
– Так!
– говорит Вася и отходит к окошку. На улице пасмурно, в траве мокнет бутылка из-под подсолнечного масла, кажущаяся совершенно прозрачной оттого, что под дождиком блестит, и, если к вечеру не прояснится, майских жуков следует ждать дня только через три.
– Так-так-так!
– говорит Вася.
– Так-так-так!
– трещит подъезжающий мотоциклет.
Это его далекий перестук спутался, оказывается, со стукотней в похмельном Васином затылке.
Мотоциклет сопровождает черную эмку. Из эмки выходят военные люди, смотрят сперва в записные книжки, потом на номер дома, и один из них в сопровождении другого, волокущего два чемодана, исчезает за углом, направляясь, вероятно, к Ольгиному крыльцу, потому что больше некуда.
Вася насаживает на голову пилотку, оставаясь необутый и в майке больше ничего успеть невозможно.
В кухне стучат в дверь. Вскрикивает Ольга, и слышится громкий мужской голос:
– Ну, здравствуйте! Здравствуйте, милая Ольга Семеновна! Я буквально на секунду... Здоровы девочки, здоровы, вот младшая чахнет что-то, но молодцом, молодцом! Я вам все потом расскажу. А пока вот привез часть вещей и ваших, и покойного Молдока Хулановича. И ордена его тут. Я еще привез, но захватил пока не всё - сейчас ни секунды нету. Командование вызвало. Если б не по дороге, и сегодня бы не заехали. Здоровы, здоровы девочки. Старшие - совсем молодцы, а младшая - молодцом! Вот же карточка, чуть не забыл! Все расскажу, а сейчас извините... Да я у вас и остановлюсь дня на два, если позволите. Как вы устроились-то, можно взглянуть?..
– Разрешите доложить, товарищ генерал-лейтенант! Лейтенант Суворов...
– Батюшки! У вас, оказывается, армия уже квартирует. Сам Суворов на постое. Не знал, извините! Вольно,
– Ничего-ничего! Да я рада буду! Вы переезжайте! Хоть недерю, хоть пормесяца живите...
– Вольно, лейтенант! До свиданья и, значит, до встречи!
– А Нарина? А Тиночка? А маренькая?..
– провожая гостя, торопится Ольга за закрывшейся дверью.
А Вася опять подходит к трельяжу.
– Так, значит!
Вася, Вася, Вася, Вася и Вася в трельяже с ним абсолютно согласны.
– Васенька, смотрите! Вот они, мои маренькие! Сейчас-сейчас разогрею вам поесть! Рейтенант вы мой мирый!..
"Застрелить падлу!" - говорит Вася всем пятерым себе самому, а все, кто в трельяже, одобряют: "Конечно, застрелить!".
Он бросается к комоду, но разобранный с вечера для чистки и смазки первый лейтенантский пистолет, так и лежит разобранный. Вася яростно сгребает части, но спохватывается, поняв, что до застрелить предстоит еще потрудиться.
Он подходит к окну, где уже улетели в генштаб эмка с сопровождающим, и видит плетущихся в гости мальчика с сестренкой.
– Так!
– говорит Вася.
– Так!
– говорит Вася, пока Ольга Семеновна, громко ликуя, показывает на кухне фотоснимок девочке, а мальчик входит в комнату и тихо сообщает:
– Сегодня жуков не будет...
– Жуков, значит...
– тихо вторит Вася, а потом вдруг орет: - Прахаря-то у какой связистки купил, жук навозный!
Мальчик даже съеживается. Сапоги у него как бы слегка на каблуках, правда, мать говорила, что это такие мужские. Других все равно не достать.
...И правда, как у связистки, откуда же этот знает? Ведь никого не было, когда мальчик подглядывал за связистом и связисткой, которые тянули на учениях катушку и забрели в вишневый сад к Богдановым, и затерялись, а он подглядывал. И правда - в мешанине подошв под кустом он увидел торчащие на него и замиравшие каблучки...
– У связисток скупаете, брунеты! У Красной Армии!
– орет Вася. Питаться ходите! Сеструха-то впереди в два горба горбатится, а всё конфетки исть хочете...
Ольга Семеновна этого не слышит, потому что как раз повернута к двери нездоровым ухом. Но девочка, всегда улавливающая комнатные голоса, быстро вбегает, хватает брата за руку, и вот - нескладные и спешащие - они проходят, не оглядываясь, мимо окна. Девочка быстро идет впереди и вполоборота что-то говорит мальчику, а он то и дело как бы останавливается, то ли собираясь нагнуться за мокрой бутылкой, то ли намереваясь вернуться, но не поспевает за ней, и - Боже мой!
– какие они обношенные, какие растерянные! Поглядите на них, запомните их, ведь они уходят. Из рассказа уходят, и никогда уже, никогда больше не вернутся...
– Так!
– впятером отвечают Васе, упятерив свою и чужую обиду, не по форме одетые безумцы из трельяжа, хотя кое-кто в стеклянных отдалениях, словно специально, повернулись затылками... И вдруг:
– Да дай ты ей! Да она же! Да ее же! Каждый же!..
И Васек вылетает в кухню, озираясь, что бы схватить. Ольга Семеновна отшатывается. В руках у нее фотокарточка. В-во, Васек, чем ее, исподниками ее, падлу, из бака... мокрыми ее... и по фотокарточке!.. Тяжелые мокрые кальсоны и - раз! и - второй! За спину спрятала... Успела, падла... А то бы, если по ребру... Хрясь бы! Глянцевая бы карточка враз бы... Ы-ых! Дак по морде ее... кальсонами... Раз еще! и второй еще!.. Ты-дын... Брунеты, бля, генералы, бля... ну правда, второй же... ты-дын!.. ну поверьте же... от майоров, бля, и выше... ты-дын!.. ты-дын!.. ты-дын!..