Траян. Золотой рассвет
Шрифт:
К Лонгам наведывались охотно, здесь каждого ждало вкусное угощение и приятный разговор. Неужели придется перевозить с обжитого Корнелиями Лонгами за шесть поколений места домашнее святилище–сакрарий, в котором хранились семейные боги и изображения предков? Ларций прикинул – точно, дому было не менее двух с половиной сотен лет. Его стены видали солдат Мария, Суллы, Цезаря и Августа. Сколько поколений Корнелиев взросло под опекой родных пенатов!
Теперь все это должно отойти к чужому дяде?
На меньшее популярный сенатор, обвинитель и «страж государства» Марк Аквилий Регул не соглашался. Когда Ларций,
— На снисхождение не рассчитывай. Пусть твой отец отпишет в завещании в пользу Регула свой дом на Целиевом холме и половину добычи, которую ты привез из Дакии, и живите спокойно. Ни о чем не беспокойтесь. Если Тит откажется – ждите беды.
* * *
Отставной префект поднялся с ложа, поежился, подошел к маленькому, затянутому железной решеткой оконцу.
Был конец января. Рим был темен, лишь в той стороне, где располагался Форум и императорский дворец, полыхали костры. Их жгли караулы преторианской гвардии, выставленной у входа во дворец – спасались от холода. Говорят, осенью они взяли в плен нового императора Нерву, потребовали, чтобы тот выдал на расправу участвовавших в убийстве Домициана Секунда и Норбану, нынешних префектов претория* (сноска: Начальник преторианских (гвардейских) когорт, являвшихся личной охраной полководца. Они насчитывали 10 тысяч (позднее 16, еще позже 14) отборных солдат которые жили в Риме.). Рассказывают, что сам Нерва – немощный старик! – встал на пути у солдатни, однако те грубо отшвырнули цезаря в сторону, отыскали обоих префектов и в Солнечной галерее отрубили несчастным головы. От подобного душевного потрясения Нерва слег, а теперь скончался. Теперь граждане ждут приезда Траяна.
Ларций вздохнул – что творится в Риме?!
Рим сошел с ума?!
Преторианцы пустили кровь своим командирам Секунду и Норбане! И где – в Солнечной галерее Палатинского дворца! В священном месте, расположенном рядом с парадным Августовым залом. Если у негодяев поднялась рука обесчестить стены, хранившие память о Юлии Цезаре, чего можно ждать от Регула? Удивительно, едва только уличная болтовня донесла до родителей невесты весть о нездоровом любопытстве, проявленном сенатором к дому жениха, они отказали Лонгам. Отказали бесцеремонно, наплевав на давние связи взаимного гостеприимства!
Дальше, как говорится, некуда.
В таком случае, какое дело ему, Ларцию Лонгу, до унижения Нервы? До назначения в соправители провинциала Марка Ульпия Траяна? Ларций был знаком с Траяном, встречались раза два – и что? Какое ему дело до Траяна? Какое дело до осквернения святынь, если он сам, его жизнь, благополучие семьи уже третий год висят на тончайшем волоске, и эту нить грозится обрезать самый пакостный из всех римских доносчиков и охотников за чужими завещаниями, сенатор Марк Аквилий Регул?
Он плюнул в окно.
Глядя в темноту, Ларций в который раз перебрал события последних лет.
После поражения от германцев, заговора Сатурнина и заключения в 89 году унизительного для римлян мира с царем даков, Флавий Домициан впал в меланхолию и подозрительность. Ему повсюду чудились заговоры. Единственным спасением он считал армию. В ту пору цезарь
Вечером того же дня к ним в усадьбу постучал вольноотпущенник Регула Павлин и потребовал встречи со «славным воином и защитником отечества Корнелием Лонгом». Гостя провели в таблиний, служивший Титу Корнелию и самому Ларцию кабинетом. Здесь Павлин сообщил, что пока Ларций воевал в Сарматии, его родители повели себя неразумно. Павлин объявил условия сделки, на которых Марк Аквилий Регул согласен закрыть глаза на дерзкое и преступное поведение Тита и Постумии, запятнавших себя бесчестьем. В ответ на недоуменный взгляд префекта, Павлин разъяснил «славному воину», что его родители, то ли по недомыслию, то ли по злонравию, приняли участие в заговоре против императора. Они вели себя вызывающе, вполне в духе гнусных республиканцев, которые не раз посягали на жизнь величайших и божественных… При этом Порфирий кивком указал в сторону Палатинского дворца. В конце короткого разговора посланник Регула сообщил, что его господин уже беседовал со стариками, они оставили решение этого вопроса на усмотрение законного наследника.
Порфирий поиграл волосиками на бородавке и добавил, что милость его господина безмерна. Он не желает позорить допустивших «оплошность» граждан и навлекать на семейство Корнелиев Лонгов гнев «величайшего из величайших», «божественного из божественных». Регул милостиво согласился подождать, пока вернувшийся «с полей сражений герой битв, заслуженно добившийся милости императора», лично отписал бы в пользу «преисполненного уважения к семейству Лонгов Марка Аквилия Регула виллу на Целиевом холме» и выдал ему из принадлежавших семье средств вспомоществование в размере двухсот тысяч сестерциев.
Ларций дал пощечину негодяю. Тем же вечером родители укорили его – ах, сынок, ты поспешил. Не следовало портить отношения с этим мошенником. Может, мы смогли бы договориться?..
— Договориться о чем? – опешил Ларций.
— Регул грозит подать донос, – призналась мать, Постумия. – Если Регул и мы полюбовно не решим этот вопрос, ты можешь лишиться всего имущества.
— С какой стати я должен лишаться имущества? – удивился сын. – И что имеешь в виду, говоря «полюбовно решим этот вопрос»?
Мать не ответила.
Голос подал Тит Корнелий.
— Тебя давно не было в Риме, сынок. Мы крепко провинились перед тобой.
После чего отец опустил голову, так и оцепенел.
Постумия тоже вела себя тихо. Беда, убившая их лица, была так велика и неподъемна, что молодой человек растерялся, присмирел. Помнится, тогда шел дождь, вода капала в имплувий – небольшой водоем, устроенный во внутреннем дворике. Капли падали редко, с какой-то надрывной мелодичной тоской.
— Пока ты воевал в Сарматии, – тихо выговорила мать, – в Риме был казнен мой дальний родственник Арулен Рустик. Его сгубил Марк Регул. Он донес, что Арулен написал биографию невинно убиенного Гельвидия Приска.