Требуется чудо (сборник)
Шрифт:
— Я так говорил? — удивился Стасик.
— Точно так.
— Тогда я тоже бездарь. И трус. Но больше трусом не буду. Не нравится, что я сказал, — стирай, Манана. Я в твоей передаче не участвую. Я врать не хочу. Пока! — И пошел из студии.
— Догони его, — быстро сказала Манана Ленке. — Мне он не нравится. Всегда такой нормальный, а сейчас… Догони, успокой. Я позвоню.
Ленка кивнула, чмокнула Манану в усы и помчалась за Стасиком, пока он не пропал, не растворился
Манана, подбоченившись, действительно став похожей на бочку с ручками, неодобрительно смотрела им вслед. Быть может, прикидывала, кого пригласить на передачу вместо Стасика.
— Будем стирать, Манана? — через репродуктор спросили ее из аппаратной.
Манана повернулась к микрофону:
— Подождем пока. Подумаем… — Отошла в сторону, сказала вроде бы самой себе: — А вдруг именно такой передаче быть?.. Кто знает?.. Во всяком случае, не я…
Ленка догнала Стасика в холле перед лифтами.
— Пойдем вниз, кофе попьем, — предложила она.
Стасик глянул на часы: третий час уже, домой, как и предупредил Наталью, он не попадет.
— Лучше пообедаем.
— Уговорил.
От салата до компота полчаса пробежало. За эти полчаса у Стасика с Ленкой, посланной Политову в успокоение, состоялся разговор отнюдь не успокоительный.
Примерно такой:
— Допустим, Стае, ты прав, — сказала Ленка. — Сопли развешивать глупо и недостойно. Будем говорить правду, будем жить честно, ломать крылья мельниц. Красота! А как жить?
— Так и жить. Что, непонятно?
— Историю психа из Ламанчи помнишь?
— Надеюсь, «псих» — это неудачная гипербола, а, птица моя метафоричная?
— Парабола. Отвяжись… Помнишь или нет?
— Я пять сезонов играл этого, как ты изволила выразиться, «психа».
— И ничего не понял?
— В те годы я просто играл. Писали, что неплохо.
— Даже хорошо, кто спорит. Но ты сам говоришь: играл. А жить так нельзя.
— Я тебе напомнил Дон Кихота? Спасибо, птица, тронут. Но, увы, комплимента недостоин. Не заработал пока.
— А сегодня у Мананы?
— Что сегодня! Просто попытался честно сказать честную истину. Это не донкихотство. Это пародия на него.
— Кому нужна твоя истина? Именно эта, эта, я не имею в виду истину вообще.
— Птица, оказывается, есть истина вообще и истина в частности? Любопытно, любопытно… А что касается девочек и мальчиков, рвущихся в актеры ради мирской славы, так их надо крепко бить по рукам. Ради них самих. Ради истины вообще! Бить, а не уговаривать. Пардон за сравнение, но все эти телепередачи напоминают мне историю про некоего жалетеля,
— Стасик, черт с ними, с юными маньяками. Я о тебе. Ты же превосходно умел идти на компромисс с истиной. Когда жизнь требовала. Заметь: я не говорю — против истины. Но на компромисс.
— Мне стыдно.
— И давно?
— Какая разница! Главное — стыдно. Я больше не буду.
— Не ломай комедию, ты не ребенок. Я серьезно. Ты что, решил вступить в ряды борцов за правду?
— Мне надоело непрерывно врать, птица. Театр для себя… Если хочешь, я устал.
— С каких пор, железный Стасик?
— Я не железный. Я гуттаперчевый. Это меня и губит. А так хочется быть железным! Как, знаешь, что? Как мой «жигуленок».
— Наташка сказала, что он сильно помят.
— Зато он летал, птица. И еще чуть-чуть плавал.
— Позавидовал «жигуленку»?
— В некоторой степени.
— Стасик, ты псих!
— Психи — люди вольные, бесконтрольные! Вот выправлю себе справку — и лови меня!.. Да, кстати, ты куда сейчас?
— Домой. Потом в театр. У меня «Ковалева из провинции».
— Оставь ключик.
— Ради бога! Но прости за наглость: как твоя Кошка сочетается с любовью к правде? Это театр для кого?
— Ах, птица ты моя мыслящая! Спасибо за информацию к размышлению. Я пораскину тем, что осталось у меня после полета над Москвой.
— Что осталось, то сдвинулось, — сказала Ленка вставая. — Ключ будет в почтовом ящике, как всегда. Чао!.. Да, тебя подвезти?
— Я теперь пешеход. Или не знала?
— Наталья сказала, но я, честно, не очень поверила. Надолго хватит?
— Посмотрим, — Стасик все сидел за пластиковым столом, снизу вверх глядел на Ленку хитрым голубым глазом, второй по обыкновению сощурил: утверждал, что так, в полтора глаза, ему собеседник понятнее.
И Ленка вдруг спросила:
— Стасик, а ты не притворяешься?
— В чем?
— Да во всем. В пешеходстве, в правдолюбии, в рыцарстве своем малиновом.
— Не понял.
— А ты подумай. — В голосе Ленки, до того озабоченном, вдруг зазвучала нахальная насмешка, будто что-то поняла Ленка, до чего-то додумалась, до чего-то, никому неведомого, и легко ей стало, легко и весело. — И я подумаю. Еще раз чао! — И постучала каблучками по линолеуму, скрылась в телелабиринте.
— Какао, — ответил Стасик в никуда, помолчал, потом серьезно сказал себе: — Я подумаю…
Из автомата внизу он позвонил Кошке и договорился встретиться у Ленки в пять часов. Кошка, правда, спросила: