Трехглавый орел
Шрифт:
Ближе к полудню на высоких волжских кручах показались купола церквей уездного города с романтическим названием Туров. Лет сто тому назад, в годы разинской вольницы, Туров лишился своих деревянных крепостных стен, сожженных пожаром, и теперь, в предчувствии нашествия нового супостата, пытался наверстать упущенное время и вновь превратиться в крепость. Судя по тому, что я мог видеть с реки, это удавалось ему весьма условно. Стоило Пугачеву переправиться выше или ниже по течению, и обращенные к Волге наспех возведенные укрепления не представляли бы для него никакой опасности.
Мы пришвартовались у
– Помилосердствуйте! – взывал к моей совести седовласый капитан, командир местного гарнизона. – Ваше высокородие, господин городничий, хоть вы ему скажите, город-то с чем останется?! Я ж эту охотницкую команду с бору по сосенке набирал. У нас же сил, тьфу, три пушчонки, с которыми еще царь Петр на шведов ходил, инвалидная рота да полусотня конных калмыков! А те еще бог весть куда повернут, коли недобрая разбойников пугачевских принесет. Вы же сами видите, господа, в округе неспокойно. – Он указывал на моего толмача, наводившего оторопь на местную публику окровавленной повязкой на голове.
Городничий только разводил руками, указ матушки-императрицы гласил однозначно четко: «Всемерно оказывать содействие безо всякого изъятия в средствах».
– Авось пронесет. Авось и не придет супостат.
В таких препирательствах прошло часа три, пока наконец провиант и фураж для нашей команды не был отпущен, пули и огненное зелье из арсенала выписаны, раненые гусары помещены в гошпиталию и два десятка местных «охотницких стрелков, егерскому бою обученных», готовы были поступить под начало командиру нашего конвоя. Удовлетворенные достигнутым результатом, мы откушали чем бог послал в дому городского головы и отправились к месту, отведенному нам для расквартирования.
Ржевский встречал нас у порога квартиры.
– Беда, господин премьер-майор, беда, – нервно начал он, теребя темляк своей сабли и явно не зная, куда девать руки.
Сердце мое опустилось вниз, как подводная лодка при приближении самолетов противника.
– Что случилось? – выпалил я.
– Миссис Редферн похитили.
– Как похитили?! – От волнения я чуть не стал заикаться. – Да ты понима...
Что ему следовало понимать, Ржевский так и не узнал. Я осекся, сознавая, что по-прежнему не могу добавить колоритных штрихов к портрету сердечной зазнобы бравого гусарского поручика.
– Господи, как Питеру-то сказать! – причитал он.
– Рассказывай толком, что произошло?
– Миссис Редферн попросила меня сопровождать ее в модную лавку, надеясь присмотреть себе новое платье... Сами понимаете, в пути...
– Да-да, продолжай.
Двух платьев, купленных по пути госпоже Орловой, для всякой женщины было действительно маловато.
– В лавке госпожа Редферн начала подбирать себе обнову, а я остался в сенях ждать ее. Тут вламывается какой-то невежа улан и давай на меня орать, что, дескать, я любовник его жены, что он этого так не оставит и что жена его сейчас там, у модистки, и он туда непременно войдет.
– Ну а ты?
– Я его, понятное дело, не пустил. Слово за слово, он обещал прислать сюда своих секундантов.
– Ну а дальше?
–
– Угу, – кивнул я, сжимая зубы и стараясь взять себя в руки. – Какого полка, говоришь, был улан?
– Поручик Санкт-Петербургского уланского.
– Ржевский, в гарнизоне этого захолустья нет никаких улан! А уж санкт-петербургских и подавно.
– Так, выходит, она с каким-то уланом сговорилась, – бледнея и сжимая кулаки, начал гусар. Похоже, сейчас в нем бушевала ревность, причем ревность двухголовая – одна голова угрызала его по поводу того, что англицкая красавица вообще предпочла кого-то другого, другая же терзала душу тем, что зазноба предпочла ему улана.
– Сговорилась, Ржевский, сговорилась, – отворачиваясь, чтобы не выдать своих чувств, бросил я. – И тебя и меня, как детей, провела. Но какова стерва!
– А Питеру что скажем? – явно мучимый запоздалыми угрызениями совести, вздохнул поручик.
– Оставь. Я сам с ним поговорю.
– Капитан, – как обычно, резвым аллюром вломился в мое сознание Лис. – Вы до Турова уже добрались?
– Добрались, – хмуро ответил я.
– Это хорошо. Тогда, если твои окна выходят на реку, можешь в него платком помахать, а я из своих кущарей полюбуюсь.
– Как-нибудь в другой раз. Поведай-ка мне, чьи это башибузуки здесь буянят?
– Мои, – радостно отозвался Лис. – Но не волнуйся, раз ты в Турове, мы город брать не будем.
– И на том спасибо. А скажи, вчера ночью на нас, часом, не твои люди наскочили?
– Не-а! Шо я, враг самому себе?! То Айберген-хан со своими нукерами развлекается. У него стволов не хватает, вот и ломится, куда ни попадя. Много вы вчера народу положили?
– В сумме человек тридцать, да десяток раненых, сюда сдали.
– Понятно. Теперь он, наверно, в степь уйдет. У него так, навскидку, десятка два всадников осталось. Но я не по этому поводу звоню. Я так понимаю, ты сегодня в городе ночуешь?
– Похоже на то.
– Вот и славно. Пойдешь вниз по реке в сторону Казани, увидишь утес.
– Здесь много утесов.
– Этот примечательный. Это не утес, это мыс, и если приглядеться, то даже не мыс, а недополуостров. Песню слышал, есть на Волге утес, чем-то диким порос? Так вот, это о нем. Его еще Разинским величают. Правда, здесь Разинских утесов до хрена, такое ощущение, будто батька-атаман только тем и занимался, шо шастал по утесам и думал на них думу.