Трехглавый орел
Шрифт:
– А шо, звука нет? – вмешался Лис.
Картинка сменилась другой: та самая дама в каком-то странно расслабленном состоянии восседала в глубоком кресле, безвольно уронив руки на подлокотники. Перед ней, испуская клубы разноцветного дыма, стояли восточные курильницы, у ног ее с блюдом тропических плодов в руках сидела девушка в длинном, до пят, темном одеянии с непроницаемо густой чадрой на лице. Вокруг горело множество свечей. Невозможно было определить, день там или ночь, поскольку в комнате не было ни одного окна. Дама что-то произносила, рот ее беззвучно открывался, и, хотя слов не было
– Так чего, со звуком совсем никак? – не мог угомониться Лис. – Паршиво. Дедовская техника, вернее сказать – бабовская. Ладно, – он подсел ко мне, – посмотрим без звука.
Изображение на экране вновь сменилось. Граф Калиостро вел девушку в чадре по какому-то темному каменному тоннелю, едва направляя ее движение своей рукой. Мне показалось, что чадра непроницаема с обеих сторон и несчастная напрочь не видит, куда ступает. В конце концов тоннель закончился, и великий магистр со своей спутницей выбрались на освещенную солнцем поляну с полуразрушенным гротом «а-ля руина» из тех, что любят устанавливать в глубине дворцовых парков.
Он поставил девушку посреди поляны и рывком сорвал с нее чадру.
– Бетси, – прошептал я.
– Так ведь это же этот! – тыкая пальцем в блюдечко, возбужденно воскликнул Лис. – Ну, граф Радопи! Нет, какие-то другие болгарские сигареты. Ну, тот офицер, который с подругой твоей ехал. Вспомнил! Полковник гишпанской службы граф Феникс.
– Лис, ты ничего не путаешь? Это Калиостро. И он сейчас должен быть в Митаве, – всполошился я.
– Про Митаву вашу я ничего сказать не могу, а этот ТУ-134 заперт у бабки в баньке. А по поводу Калиостро тебе, Вальдар, конечно, виднее, но в подорожной черным по белому написано: граф Феникс с женой.
– Лис, он там один или с казаками?
– Ну да, с ребятами. Нешто я цельного полковника одного оставлю?
– Его надо скорее привести сюда, иначе он непременно сбежит.
– Ты шо, с головой поссорился? Куда он убежит?! Там туча казаков, шо им какой-то гишпанский граф!
– Я же говорю – это Калиостро! Ему казаков усыпить, что тебе тост сказать!
– Кроме шуток? То-то я смотрю, когда я за бутылем бегал, они у меня какие-то квелые ходили. Ну я и велел его в баньке запереть, от греха подальше, – засуетился Лис. – Тогда действительно спешить надо.
– Да не волнуйтесь вы так, яхонтовые мои! Не сбежит ваш пленник. Коль слова волшебного не знает, банька его нипочем не выпустит. Она же на добрых молодцев рассчитана, а этот-то что, тьфу, смотреть не на что. Куда ему из баньки-то выйти!
– А что за волшебные слова, милая? – возбужденно бросил Лис, стоя уже на пороге.
– Слова-то простые, да редкий добрый молодец до них своим умом доходит.
– Не томи, милая. Цигель, цигель, ай-лю-лю!
– Земной поклон тебе, бабусенька, за баньку. – Бабуля поясно поклонилась, едва не касаясь рукой пола. – Только вы уж, соколы мои, никому про те слова заветные не сказывайте, не то заговор менять придется.
– Звезда ты моя ясная. – Он чмокнул губами, изображая поцелуй. – Не скучай, мы скоро будем.
Богатырский храп оглашал
– Блин! – Лис обвел недоуменным взглядом картину морального разложения своего отряда и грязно выругался. – А подать сюда девицу, шамаханскую царицу. – Он пнул сапогом под ребра ближайшего к нему казака с картинным оселедцем и длинными усами, закинутыми за уши. Тот спал, держа в руках недопитую чарку с топливом для ступы, но, невзирая на полное отсутствие присутствия, ни одна капля драгоценного пойла не вылилась из емкости, зажатой в натренированной руке. Получив изрядный пинок под ребра, казак с явной натугой открыл один глаз и тут же опрокинул чарку себе в глотку. – Что у вас тут происходит, в дышло, в бога, в душу мать?! – набросился на него Лис.
– Ось бисова душа. – Сечевик, которому выпитое дало силу открыть и второй глаз, уставился на спящих товарищей. – Уси сплять, хай им грець! Пане атаманэ, та що це диется?!
– Шо диется? Казаков буди!
Мы с Лисом бросились к баньке, переминавшейся чуть поодаль на утиных лапах.
– Да я зараз, пане атаманэ, – неслось нам вслед, – тильки трохи того...
Что «того», узнавать нам было недосуг. Из бревенчатого строения доносились мерные тяжелые удары, словно кто-то всем весом своего тела с разбега пытался выбить дверь. С тем же успехом можно было таранить лбом Великую Китайскую стену.
– Эй, сиятельство! – крикнул, переходя на французский, Лис. – А ну, не балуй! Тоже мне, моду взял, казенные бани крушить. Это, может быть, единственная баня на всю округу. Я, можно сказать, из уважения к твоему титулу и званию тебя первым запустил. Мои хлопцы, почитай, вот уже две недели не мылись, а ты, вша тебя заешь, двери ломаешь! Хочешь выйти, так и скажи.
В маленьком банном окошке появилось изможденное лицо Калиостро. Насколько я мог понять, в приступе самообороны волшебная баня успела изрядно истопиться и температура внутри, должно быть, достигла критической величины.
– По-моему, я про эту баньку уже читал, – поскреб макушку Лис. – По-моему, Баба-яга в ней жарила добрых молодцев, которые не умели молвить доброго слова. Вальдар, тебе жареный Калиостро зачем-нибудь нужен?
– Нет.
– Тогда действуй, да поскорее.
Я забарабанил в оконце, стараясь привлечь к себе внимание обезумевшего от жара великого магистра:
– Монсеньор! Остановитесь немедленно!
Калиостро рухнул на лавку, явно обессиленный борьбой, и выдавил из себя по-итальянски, но не по-итальянски медленно:
– Это конец.
– Нет, это всего лишь двери. Запоминайте слова: «Земной поклон тебе, бабусенька, за баньку». И постарайтесь говорить без акцента, банька понимает только по-русски.
Спустя мгновение сраженный в неравной схватке с баней копт выпал из дверей на заботливо подставленные руки моего напарника.
– С легким паром, батюшка, – сладкозвучно пропел ему пан атаман. И продолжил далее, резко меняя в тоне: – А теперь слушай меня, Феникс недожаренный. У моего друга есть к тебе пара вопросов. Если ты будешь отвечать на них невнятно, на тебя снизойдет редкое счастье лично познакомиться с хозяйкой этой бани. Боюсь, она сегодня еще не ужинала.