Трехгрошовый роман
Шрифт:
Мэкхит резко отклонил это предложение. Он подчеркнул, что его брак – брак по любви.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ЛИСТЬЯ
Однажды ранним утром Полли Пичем, в замужестве госпожа Мэкхит, вернулась в отчий дом. Несмотря на ранний час, она раздобыла одноконный экипаж. Проезжая мимо городского парка, она заметила, что листва на дубах уже пожелтела.
Внизу, в лавке, ее поразило царящее там волнение. Ее мать, окруженная бледными от бессонной ночи швеями, ссорилась с Бири. На Персика она еле взглянула. Кто-то отнес наверх ее багаж и через некоторое время подал ей утренний кофе.
Ожидали обыска и уже в течение семи часов прятали все, что можно было спрятать. Невостребованные безногими костыли, тележки особой конструкции с потайными ящиками для ног и прежде всего солдатские мундиры вывозились из лавки. Картотека была перенесена в недоступные подвальные помещения.
С полуночи были разосланы гонцы: им велено было передать нищим, чтобы те утром не выходили на работу.
Только-только успели переправить парикмахерскую в соседний дом, как в полдень явилась уголовная полиция.
Она разыскивала в первую очередь солдата Фьюкумби, который утром, несмотря на вызов, не явился в полицию. Но солдата не нашли. Как пояснил господин Пичем, он был накануне вечером уволен за непослушание.
Дом или, вернее, три дома напоминали, по словам Бичера, лисью нору; в них помещались столярная и портняжная мастерские, специально обслуживавшие нищих и поражавшие своими размерами.
Фьюкумби действительно переехал на несколько дней в маленькую портовую гостиницу. Ему запретили выходить из комнаты, но с ним был его том «Британской энциклопедии».
Собаками занялась Персик, довольная тем, что нашла себе работу. Отца она увидела только на следующий день. Он держал себя с нею так, словно она вовсе не уходила из дому.
Но после обеда явился Кокс, и когда он, поговорив с господином Пичемом, вышел из конторы и столкнулся в прихожей с Полли, надевавшей шляпу, он приветствовал ее с глубоким чувством.
– Однако, – сказал он проникновенно. – Персик расцвел! Вот что значит юг!
Он схватил ее за обе руки и стал умолять, чтобы она сыграла ему на рояле.
Позади него, у обитой жестью двери, стоял господин Пичем и смотрел на Полли таким умоляющим взглядом, что она, не сказав ни слова, поднялась с маклером наверх и сыграла ему «Монастырские колокола».
Когда маклер исчез и Полли уже собралась уходить, ежа увидела отца в гостиной на втором этаже. Он сидел не шевелясь и смотрел в слепое окно.
Кокс сообщил ему, что дело с кораблями должно быть закончено в две
Маклер впервые намекнул, как он себе представляет ликвидацию этого дала. Сначала Пичем должен ввести всю требуемую сумму, а потом будет заключен брачный контракт, который дополнительно урегулирует денежные взаимоотношения между Пичемом и Коксом, Таким образом, Пичем получит обратно все, что он сам потерял на этом деле, а Кокс удовлетворится барышом в виде приданого Полли.
Сначала внести всю сумму полностью! Это было ужасно!
Когда госпожа Пичем, вернулась домой, ей пришлось уложить мужа в постель. Он еле говорил и с величайшим трудом поднялся по лестнице. Ночью он совсем уже собрался умирать. Его жене пришлось вылить ему на грудь в области сердца полбутылки арники. Он даже призадумался, не позвать ли врача!
На следующее утро он, еле волоча ноги, обошел дворы, где каждый камень был им оплачен; теперь ему предстояло отдать их за разбухшие, гнилые деревянные колоды, обманным образом ремонтировавшиеся за его счет в доках. Чудовищно выгодное дело для тех, кто его задумал!
С расстояния пяти шагов, засунув руки в карманы, сдвинув котелок на затылок, он невидящим взглядом смотрел на свою дочь, которая ухаживала за собаками, стоя между двумя искалеченными деревцами с почти совсем уже желтой листвой.
Неужели же ему так и не удастся извлечь из нее барыш и избежать страшного разорения? Если бы ему вернули: Полли и дали возможность предложить ее Коксу! Только связанный крепчайшими семейными узами, этот опустившийся, преступный, грязный продавец несчастья возьмет его в долю. Только омерзительная похоть такого человека способна толкнуть Пичема на этот шаг. Быть может!
А этот Мэкхит предпочел сесть в тюрьму и влипнуть в сквернейший процесс, лишь бы не выпустить свою добычу!
Ничем ломал себе голову, каким образом принудить его к разводу.
Что, если пойти к нему и сказать:
«Известно ли вам, что вы ограбили бедного человека? Вы, вероятно, думаете: бедный – тем лучше! С бедным можно делать все что угодно. Но вы заблуждаетесь, милостивый государь! Вы недооцениваете могущества бедных людей! Вы, может быть, не знаете, что в нашем государстве они пользуются теми же правами, что и богачи? Что слабый нуждается в защите, потому что в противном случае он попадает под колеса? Подумайте хорошенько: у него нет ничего, кроме этого равноправия!»
Часами придумывал он подобные речи. Но он не мог найти ни одного по-настоящему убедительного аргумента. Он понимал, что ничто, абсолютно ничто, кроме физического насилия, не может заставить мало-мальски разумного человека отдать то, что он захватил.
Все утро Пичем боролся с собой. Потом из муки и слабости возникла мысль прибегнуть к крайнему средству – предложить зятю деньги.
Маленький засаленный человек, подпольный адвокат из восточной части города, явился от его имени к Мэкхиту.