Трёхмерное пространство
Шрифт:
Парень протянул фото. Взяв его, Вика почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Смесь страха и отвращения она испытала не только к фото, но и к его обладателю.
Интересно, подумала она, увидел ли он ее реакцию. Но Игорь абсолютно бесхитростно разглядывал окружавшие его предметы.
На фото были изображены три щита с отверстиями неправильной формы в каждом, в которых угадывалась маска с пустыми глазницами, снизу находились скрещенные мечи. Надпись под ними гласила: «видим все, слышим все, знаем все».
–
Под картинкой я хотел бы даты написать, – сказал Игорь, озираясь. – А тут очень уютненько.
–
Пока
Но мужчина будто бы не замечал тональности и характерной реакции своей собеседницы.
– Ну знаете, справедливости ради стоит сказать… Но строго, между нами, – бесхитростно, но при этом с заговорщицкой ноткой сказал парень, переводя взгляд на Вику, – не всему идет блочность. Есть редкие исключения. Мне кажется, Ваше дело одно из них.
– Пол часа, – Вика смотрела прямо, не отводя взгляд, – на подготовку, и бить тоже около того – 30, максимум 50 минут. Цвет ч/б, стиль тот же, цифры арабские печатные? Левое плечо. Все верно?
–…
Вика не раз видела наколки смотрителей со сроками начала и окончания службы. Она понимала, что перед ней либо оперативник, либо следователь. Обслуживающий персонал не делает таких, не бравирует, за редким исключением.
Игорь повесил парку на вешалку в коридоре. Снял балахон, майку и устроился на кушетку. Слегка поежился от холода и решил занять себя просмотром новостей на смартфоне. Он знал, что девчонка изучает его, смотрит на его тело. 87 килограммов при росте 185, крепкое телосложение, и несколько невнятных татуировок. Что-то на ребрах, груди. Если бы не прослеживающаяся стилистика, то можно было и «портаками» назвать или тюремными наколками. Смысл всех этих мотивов был известен только ему. «Предначертания» так он называл рисунки на своем теле. Глубокое кармическое значение, как написать сценарий для своей жизни.
Последующие 50 минут они провели практически в тишине, только звук машинки. Пару раз Вика спросила о необходимости перерыва, но отставной смотритель отказывался.
Они оба понимали, что между ними образовалась антипатия. Почти классовая. Враждебное состояние. То, что витало в воздухе.
По окончанию он рассчитался и ушел.
Вика осталась наедине со своими мыслями. Она не ожидала на прием смотрителя. Даже бывшего. Как у них говорят: «бывших не бывает». Ничего плохого не произошло, но ей было не по себе. Настроение было подстать погоде. И это нельзя было исправить. Собственно, исправить что? То, что ее посетил человек, принадлежность которого к смотрителям ей глубоко неприятна? Подобные ситуации вдвойне неприятны, т.к. выхода из них нет. Эти ситуации являются в действительности не последствием внешних действий, а реакцией сформировавшегося внутреннего мира на внешний.
Клиентов больше не было, Вика дорисовала один скетч и отправилась в спортзал.
Бесконечное
Опавшие листья влипли в асфальт. Снег, словно клей ПВА вмазал их. Это выглядело, как компьютерный фильтр, графика, когда плохо прорисованные текстуры одних объектов сливались с текстурами других. Казалось, что эти листья там навечно.
Во время перехода к первым заморозкам грядущей зимы, все вокруг выдавало себя, как объект, обреченный на существование в бесконечной проекции: тот тусклый свет, нехотя пробиравшийся в его темное убогое жилище, чтобы побудить тело к ежедневным занятиям в виде утренних умываний и приготовлений, делал это безусловно вечно. Каменная коробка, нежелание идти на свою нелюбимую работу, проблемы, обветшалая
Любопытным аспектом бытия стало восприятие вне времени негативных событий, переживаний и иных явлений, тогда как всему хорошему и приятному непременно рано или поздно приходил конец. Никто не сомневался в завтрашней необходимости идти работать, но совсем ненадолго хватало радости от любовных увлечений, новых покупок, хоть и последнее стало смыслом существования большинства.
Раздался звонок на стационарную «вертушку». Звук от винтажного телефонного аппарата его радовал.
– Боже… В городе остался, наверное, только один даун, который пользуется стационарным телефоном. Он такой древний, что мне кажется, что по нему можно дозвониться до моей покойной бабки. Выходи.
– Не хочу.
– Тогда я уеду. Правила игры ты знаешь, – вполне равнодушным тоном ответил звонящий.
Марат понимал, что его друг не шутит. Ехать на подземке не входило в его планы. Такси не по карману.
– 10.
– Пять. Пять минут, чтобы ты почистил грызло и одел портки.
Он вышел через 10, чем вызвал сильное раздражение своего друга.
– Иван сегодня грозный?
– Марат, у тебя не так много друзей, готовых быть твоим личным шофером, да и вообще. У тебя их немного. Ну а что до грозного, то ты бы – мой маленький татарский дружок, сидел бы не на добротной вентилируемой заморской коже, а на колу.
– Шуточки у тебя дурацкий с каким-то подсмыслом что ли. Намекаешь?
– Поведение у тебя дурацкое и слова «подсмысл» нет.
– Слууушай, – растянул Марат, – ты книжки современные читаешь? Музычку слушаешь? Все делают и говорят, что хотят и как хотят. Новое время. Понимаешь, Вань? Один раз живем. Вот что.
– Марат, а ты с каких пор себя к культурной интеллигенции записал? И вообще, что касается нового времени, новых людей, этих псевдопрозорливых и псевдоталнтливых рэперочков недоделанных и так далее и тому подобное, то могу процитировать одного выдающегося писателя относительно времени и людей: «Кто полагает, что свойства людей меняться с поколениями – бесконечно глуп.». Из этого много следует, а именно, что, если кто-то полагает, что сейчас люди живут как-то особенно от людей прошлого века, имеется ввиду действия, обусловленные глубинными мотивами, то он глуп. Естество человека одно на тысячелетия. Так что новые тлетворные веяния в литературе и музыке могут влиять только на поддающихся им особам. Без стержня.
– Вань, ты такой красавчик…
Иван посмотрел на полуулыбку-полуухмылку своего друга и все понял. Марат очередной раз виртуозно отвлек его и заставил распаляться на волнующие его темы. Они оба это понимали. Дружба длинною в десятилетие сделала свое дело. Кому-то и жизни не хватит ощутить близость человеческих душ, взглядов, вкусов. Но не для них. Одев погоны однажды, примерно по одним и тем же мотивам, и сняв их почти одновременно, они как будто ехали на одном поезде и совершали синхронные пересадки в другие составы.
Иван же знал о маратовском честолюбии, стремлении к осмыслению своей жизни, процессов, о его тонкой душевной организации и о стремлении защитить свой внутренний мир посредством внешней напыщенности и самоуверенности, которые многие воспринимали, как высокомерие. Последнее не соответствовало действительности.
Стоит отдать должное – к замечаниям и критике близких у Марата выработался иммунитет. Но с остальными сладить он был не в силах и частенько реагировал на провокации и выходил из себя. Становился дерзок и непримирим.