Трехручный меч
Шрифт:
Ну да, обязательно спасаю. Толпы народа — не в счет. Их спасаю походя, главное же, спасаю необыкновенной красоты дочь короля… нет, лучше сразу императора. Она необыкновенно добрая, красивая, скромная, девственница, в этом мире это обязательное условие, а я не из тех, кто станет спорить о такой деликатной мелочи, я ее, значит, спасаю, хватаю на коня и уношусь в сверкающую даль навстречу утренней заре.
Хотя, конечно, можно и на стороне Темного Властелина бороться против обнаглевших сил Добра, совсем оборзели, обвешали весь мир красными флажками: туда нельзя, то не тронь, учиться, учиться и еще раз учиться,
Когда на стороне Черного Властелина, то дышишь воздухом свободы, на ногах не звенят кандалы правил, ограничений, хороших манер и прочего комильфо. На шее не висит тяжелая гиря с надписью «Надо», напротив — ты волен, ты на воле, у тебя нет обязанностей, так что вполне могу отважно сражаться на стороне справедливости, что, конечно же, на стороне Тьмы, несправедливо оболганной и униженной. И тогда у меня будет больше власти, у меня будет множество женщин-рабынь…
Я призадумался чуть, но разогретые солнцем вялые мысли поплыли дальше, перед глазами замелькали женщины-вамп, лихие амазонки, распутные придворные дамы, жены герцогов, лесные ведьмы, у которых нет комплексов… Затем все это потускнело, возник образ скромной девушки из лесной деревушки, милой, тихой, покорной, в простом стареньком сарафанчике, с длинной косой до пят. Сперва она ужасается мне, ведь я — на стороне Тьмы, но я с нею небрежно ласков, беру на седло, она не смеет противиться, увожу к себе в замок… да-да, у меня замок и куча покорных слуг.
В замке она еще больше страшится меня, но я терпеливо объясняю ей, что не сожру, и постепенно она начинает привыкать к моим грубым рукам, к моей бесцеремонности, перестает меня бояться. При всей ее дикости у нее быстрый, живой ум, она на лету схватывает все, что объясняю. Я учу ее читать и писать, математике… нет, на хрен математику, сам терпеть не могу, учу манерам, обхождению…
* * *
Ворон плюхнулся на плечо, когти впились в кожаную перевязь. Мне показалось, что приземлился, вернее, приплечился слишком поспешно, задрал голову. В небе медленно плывет крупный дракон, изящный, похожий на золотую змею, крылья не перепончатые, как у наших драконов, а разноцветные и блестящие, будто из слюды. Такие же у стрекоз, только у этого намного шире и, главное, ярко-красные с оранжевым, а прожилки серебряные, радующие глаз. И ведь дракон радовал глаз, такой вряд ли хищник, скорее всего, питается цветами и яблоками, да всякими экзотичными хейфуа и кечуа.
Волк тоже посмотрел в небо, хмыкнул, сказал мне громко:
— Наш пернатый просто не захотел с ним связываться. А то бы он его сразу задолбал!
— Думаешь? — усомнился я.
— Задолбал бы, — ответил волк с убежденностью в голосе. — Меня же задолбал?
Я спросил дипломатично:
— Что-нибудь высмотрел?
Ворон сказал торжественно:
— Да, мой лорд!.. Ты не поверишь…
Я отмахнулся:
— Здесь же не рыночная экономика? Поверю на слово.
— Мой лорд, только что произошел то ли оползень, то ли землетрясение… словом, обнажился странный слой земли. Очень древний, как мне показалось. А там видна полузасыпанная дверь…
— Врешь, — сказал ворон с убеждением. — Следы заметаешь.
— Какие следы?
— Дракона струсил, вот и брешешь теперь всякое!
— Сам ты… Мой лорд, если меня память не
Волк закончил саркастически:
— …Что-нибудь спереть.
— Грубый ты, серый, — сказал ворон, но сказал, как я заметил, достаточно нейтрально, понятно же, что спереть — не то слово, правильнее — изъять, завладеть законной добычей. Ведь все, что не чье-то, уже ничье, и вещи мертвого — ничьи, даже если они положены ему в гробницу для пользования в другом мире. — Там знаешь сколько может быть алмазов, изумрудов, рубинов, сапфиров, топазов..
Он поперхнулся слюной, перечисляя, а волк спросил ехидно:
— А зачем тебе эти блестящие камешки?
Ворон ответил философски:
— А людям зачем? Но ведь за эти блестящие камешки, как ты сказал вульгарно, люди отдают жизни, совершают клятвопреступления, теряют троны, завоевывают новые земли!
Волк не слушал, уши приподнялись, сдвинулись, улавливая направление пока неслышимого нам с вороном звука.
— Тихо, — шепнул он. — Сюда крадутся.
Я вытащил меч, волк покачал лобастой головой, хотя я знал, что из-за некоторых анатомических особенностей волки вообще не могут поворачивать голову, вынуждены разворачиваться всем туловищем, а этот вообще покачал головой и сказал:
— Их много.
— Ерунда, — сказал я бодро, хотя сердце екнуло.
— У многих луки, — предупредил он. — Я полагаю, лучше…
— Ты прав, — прервал я. — Отползаем.
Попятились, как можно тише пробрались сквозь кусты и понеслись через редкий лес. Ворон летел над нашими головами, тоже не любит стрельбу из луков, и только за двумя высокими деревьями, что дадут защиту от стрел, круто пошел вверх, ввинтился в синее небо, как будто бегом вознесся по винтовой лестнице на высокую башню.
Мы с волком уже за стеной кустов припустили во всю мочь, но скоро пришлось темп снизить, пошла свежая осыпь, камни влажные, расползающиеся под ногами. Даже волк начал оскальзываться, оглянулся, остановился, поджидая меня.
Ворон внезапно пошел вниз, пронесся над нашими головами с истошным криком:
— Левее!.. Еще левее!.. Там впереди целый отряд!
Мы свернули левее, и тут я увидел далеко впереди идущих плотной цепью людей, человек сорок, все вооружены топорами и копьями. У трети — луки с изготовленными к стрельбе стрелами. Справа и слева над зеленью кустов тоже мелькают серые и красные шапки, а сзади, как уже знаю, по нашему следу идут головорезы, явно посланные Властелином Тьмы.
Волк прорычал зло:
— Неужели придется лезть?
У его ног виднеется щель, а ворон пролетел еще раз, крикнул:
— Да быстрее же! Вас сейчас заметят!
Волк оглянулся на меня, я кивнул, он протиснулся в щель. Я соскочил с Рогача, забросил поводья на седло, отпихнул его, а сам упал на живот, кое-как пролез следом, дальше чуть просторнее, извернулся и заложил выход большими камнями. Стало темно, я слышал только частое дыхание волка, потом оно удалилось, я прислушался, голос волка прозвучал издалека: