Трепет крыльев
Шрифт:
Это не возникло из ниоткуда, о нет.
Это было что-то вроде страховки — меня всегда преследовали плохие сны.
Считается, что плохие сны несут в себе предостережение, но я не умела этого разгадать.
Мне снились наводнения, которые заливают всю землю, а я бегу, спасаясь от огромной волны, все быстрее и быстрее, вместе с другими. И больше всего боюсь, что потеряю родителей, что не найду их, но страх утонуть сильнее, поэтому я взбираюсь на холм, но он глинистый, и ноги все время соскальзывают, и едва я делаю шаг вперед, как сползаю вниз, и вода, мутная
Когда снятся такие сны, нельзя представить себе ничего более чудесного, чем сильные, крылатые руки, которые перенесут тебя с этого холма куда-то, где ты будешь в безопасности… Руки Спасателя.
И я воображала, как меня кто-то спасает.
Так я фантазировала перед сном всегда.
А о чем думал перед сном ты, когда был ребенком? Что тебе снилось? Как ты засыпал в детстве? Что читали тебе перед сном и что ты ел на завтрак?
Я должна это знать, ведь я совсем не знаю тебя.
Потом, когда он пинал меня ногами, я лежала, уткнувшись лицом в ковер, и делала вид, что меня нет. Ведь если я не буду шевелиться, какое удовольствие меня пинать? Пусть уж пнет еще разок-другой за то, что в доме не было кофе, и успокоится. Я лежала тихонечко на ковре и не шевелилась, и действительно, он пнул меня три раза и отошел. Я еще минутку полежала неподвижно на всякий случай, потому что он мог передумать, и думала: самое время появиться Спасателю. Но его не было.
Он про меня забыл? Или думал так же, как я, что коли я вышла замуж, меня спасет, выручит, избавит и будет защищать муж? Но все мужья, каких я знала, никого не защищали, а только били и кричали. Хотя когда-то говорили: «Я тебя никогда не обижу». Это должно было настораживать: человек, который не собирается обижать, так не скажете.
Разве встретив человека, ты первым делом заверяешь, что не убьешь его?
Что не прожжешь ему сигаретой живот?
Разве ты предупреждаешь женщину, что не ударишь ее по лицу за то, что она надела не брюки, как ты просил, а юбку?
Или что не стукнешь ладонью по голове, сильно, прямо по самой макушке, так, что у нее искры из глаз посыплются, потому что она, наоборот, надела не юбку, как ты просил, а брюки?
Или что никогда не скажешь: «Ты, ебаная сука!»?
Ведь правда, нет?
Когда грустно, вокруг все кажется больным.
Моя учительница биологии отличалась тем, что говорила монотонно:
— Тема «Рыбы», повторяю: тема «Рыбы», повторяю, вы записали? «Ры-бы». Петрек, не смейся, повторяю, не смейся, а то не буду повторять…
Петрек уже больше не смеется, потому что у него рассеянный склероз. Жена вставляет ему в губы сигарету, из уголка рта течет слюна, он не может говорить, бормочет, стесняется нас, одноклассников. Я не знаю, жива ли наша биологичка. А вот учительница истории чувствует себя хорошо. Повторяю, чувствует себя хорошо. Кто-то видел ее — у нее платиновые волосы и мало морщин. Она учила нас трудным словам: «синкретические формы», «параллелизм событий» — особенно тех, времен Второй мировой войны.
Вторая мировая война была ее коньком. Мне казалось, иногда она даже жалела, что эта война уже закончилась.
Другие войны еще не закончились, а некоторые еще и не начинались.
Разве имеет значение, когда воюют черные. Или желтые. Или почти что черные. Или арабы.
Мне не за что воевать.
— По мне уж лучше араб, он, по крайней мере, не прикидывается человеком, — говорил мой образованный муж и смеялся от души.
А я делала вид, что улыбаюсь.
Он так и сыпал прописными истинами:
«Не следует злиться по пустякам».
«Не надо скрывать свои чувства».
«Нельзя прятаться от мира».
«Не стоит огорчаться».
«Нужно жить сегодняшним днем».
Поэтому никогда не откладывал побои на потом.
На завтра.
Завтра ведь может и не наступить.
Но все это началось позже.
А пока что я не замечала, что мир меняется, уменьшается, съеживается. Пока что я знала, что муж любит меня. А если любишь, не хочется расставаться, правда?
Мне предстоял чудесный вечер: Иоася достала два билета на спектакль Люпы[5].
— Ханя, давай сходим вместе, а потом поболтаем вволю! Я знаю одну отличную кафешку за Большим театром… Мне столько нужно тебе рассказать, мы так давно не виделись… Я так рада! Ты сможешь?
— Ясное дело, смогу!
— Вы идете одни?
Я еще не слышу в этом вопросе ничего подозрительного.
— Представляешь, она помнит, что я хотела это увидеть! Спектакль идет только два раза в месяц, это просто чудо, что ей удалось достать билеты, ждать приходится месяцами!
Я прыгаю от радости, открываю шкаф. Надену это черное платье и красную шаль… Или нет, это черное, а шаль коричневую, черное с коричневым — благородное сочетание.
— Я думал, ты проведешь этот вечер со мной.
Моя рука, потянувшаяся за вешалкой, опускается.
— Я тоже, но она позвонила в последний момент…
— Конечно, поступай, как знаешь.
Он становится грустным, смотрит на меня с укором. Я подхожу к нему, прижимаюсь. Он такой чудесный — добрый, умный, ласковый…